Бриллианты, без сомнения, были увезены из города. Сбыть их можно было лишь далеко от места убийства, и притом не иначе как в большом городе, а потому одесская, московская и петербургская полиции, согласно моим сообщениям, зорко следили за бриллиантами. Кроме того, я сообщил о том же во все губернские правления для передачи информации полицейским чиновникам.
Старик Русланов часто навещал меня, горя нетерпением узнать что-либо об убийстве дочери. Неудача следствия приводила его в раздражение, и он не скупился на укоры.
– Ну что же делать? – спрашивал я у него. – Что бы вы сделали на моем месте? Посоветуйте, научите меня…
– Это уже ваше дело! На то вы и курс слушаете в университетах, на то вы следователь, чтобы раскрывать преступления. Возможно ли, чтобы такое вопиющее дело оставалось нераскрытым?
Так рассуждал не один убитый горем старик Русланов. Так рассуждали и другие, которые сами не испытали, что значит производить следствие при отсутствии всяких указаний на виновных.
Я терпеливо переносил упреки, полагаясь на время.
Прошла пара недель, в течение которых появилось несколько серьезных следственных дел, большей частью успешно мной оконченных. Не то было с делом Руслановой. Оно оставалось все на той же точке. Исчерпав все усилия в напрасных розысках, Кокорин наконец заключил, что виновного не могло быть ни в нашем городе, ни даже в нашей губернии. Обстоятельства дела приобрели слишком большую известность, чтобы убийца мог рисковать оставаться так близко от места преступления. Из других мест также не приходило никаких известий о результатах розысков.
В один вечер в конце января, то есть по истечении трех месяцев после убийства, я собирался уже писать постановление о представлении дела через прокурорский надзор в суд для прекращения следствия до открытия виновного, как ко мне в гости приехал доктор Тархов, тот самый, который исследовал труп убитой Руслановой.
– Как дела? – спросил он, садясь подле меня. – И в особенности как идет дело покойной Елены Владимировны?
– Все идет порядком, кроме дела Руслановой. Я до сих пор знаю о нем то же, что и вы – что она убита острым ножом, перерезавшим ей сонную артерию. И ничего более.
– И ничего более?
– Что делать? Я не всеведущ.
– Но ведь ходили еще какие-то слухи о лестнице, об оторванном лоскуте от платья… Неужели нельзя было наткнуться на какие-нибудь дальнейшие указания?