Родители Додика вели себя спокойнее, они мечтали отправить всех своих детей вон из этой страны, в которой их семья так натерпелась от антисемитизма. Впоследствии все дети, да и они сами эмигрировали, разлетевшись по белу свету.
На полу стоят семь чемоданов, а в них – вся наша жизнь, её нужно везти в таможню для декларации. За день до отъезда Додик со своим папой поехали в аэропорт, отдали, как положено, чемоданы на проверку, и стали свидетелями безобразнейших сцен, как таможенники обращались с вещами отъезжающих и с ними самими: вдруг летели на пол бинокль или подзорная труба – «извините, упало!» – вещи, разрешённые властями для вывоза. Или выхватывали у детей из рук мягкие игрушки и вспарывали их у них на глазах, в поисках драгоценностей или чтобы просто поиздеваться.
Додик, вернувшись в шоке, заявил, что, если завтра при отлёте с Сашиной Хрюшкой поступят так же, – он их всех убьёт! И вот мы наконец в битком набитом самолёте: летим, голова горячая, напряжение неописуемое, не разговариваем. Что нас ждёт? Ведь едем в никуда!
Сашенька смотрит в окно и пока занят Хрюшкой, но ведь придёт вечер, и он спросит: «А где бабушка?» Ведь он вырос с ней, а не с нами – мы уезжали на гастроли, целовали его в щёчку – «Пока, Сашенька!», возвращались домой, опять целовали: «Привет, Сашенька!» – вот такими были наши взаимоотношения. И задал он вопрос, и расплакался, и мы успокаивали его как могли, нервозно, неумело и нетерпеливо.
Придётся многому научиться, оставшись втроём. Саше четыре года, и это только первое наше с ним знакомство.
Летим. Почему именно в Вену? Нам было известно, что там происходило разделение публики на два «лагеря» – Израиль и Америку. Мы сразу же пошли в американский отсек. После короткого контроля нас разместили по автобусам и повезли в гостиницу.
Перед входом обшарпанного дома стоял «вышибала», медленно пропуская неспокойную толпу внутрь, громко и неправильно выкрикивая имена. A когда убедились, что все на месте, началась операция размещения по койкам, которая затянулась. Этот тяжёлый переломный день подходил к концу. Мы нанервничались, утомились и проголодались. Вышли, озираясь, на улицу, нашли забегаловку – наш первый венский «ресторан», заказали самое дешёвое – венские сосиски (хорошо ещё, что Додик смог объясниться по-немецки), поели, но денег, данных нам организацией помощи на первое время, не хватило, чтобы расплатиться и официант презрительно простил нам недостачу. Я была потеряна.