Се – слышно припаденье устъ младенца, мокровласаго, беззащитнѣйшаго къ щедродарному вымени, жадное въ страсти своей. И Солнце, дотолѣ тьмою словно за руку держимое, зыблемое, – впервые – ярчело. И зиждилось пресуществленіе младенца, отъ отца матерью прячемаго, – въ Громовержца-отца.
Рождался иной близъ Иды-горы, кто ежель удѣлъ свой имѣетъ, то удѣлъ его – повелѣвать, слѣдить за порядкомъ божественнымъ и его водворять. Бездны Хаоса глядѣли въ слѣпое его лицо. Гордо взиралъ на окрестное божественный юнецъ.
День возставалъ ото сна, и множились тѣни. Дитя тайнорожденное улыбалося новому дню, играясь съ куретами, его забавляющими плясками, Великой Матери слугами, которые, случись дитятѣ всплакнуть, бряцали шеломами да щитами: таково было козы повелѣнье, нянчившей юнаго бога, милостью чуда оставшагося въ живыхъ, матерью отъ отца спасеннаго: отца, вѣдающаго судьбу свою и потому страшащагося разящаго превосходства сына, что долженъ родиться; судьбы избѣгнуть тщился отецъ, пожирая дитятъ своихъ, ужаснѣйшій, свирепѣйшій, кровоалчный. Когда – незадолго до сего – рождалося дитя – куреты подняли шумъ небывалый, всеоглушающій, безмерномощный, дабы заглушить крики бога рождающагося, отводя отъ него гибель грозящую: быть заживо пожраннымъ собственнымъ отцомъ и найти смерть во чревѣ отчемъ; нынѣ въ толикомъ шумѣ нужды не было: избѣгнувъ Судьбы, взрослѣло дитя и плакало всё рѣже. Но дитятѣ много, много позднѣе суждено быть низверженнымъ сыномъ своимъ, какъ низвергнетъ и самое дитя – отца своего: и дитя, и отецъ его, и отецъ отца – всѣ низвержены собственными же сынами. Коза была повзрослѣвшимъ премного одарена: служившаго до самой ея кончины пса златого въ даръ ей принесъ ею вскормленный, ею спасенный; послѣ смерти своей будетъ вознесена она на небо, претворившись въ звѣзду, рогъ ея претворится въ рогъ изобилія, а шкура – въ эгиду: обтянутый ею щитъ поможетъ еще юному богу послѣ въ сечахъ съ титанами, щитъ, изъ-за котораго нарекутъ люди ея обладателя Эгіохомъ: Эгидодержцемъ.
Въ тотъ достопамятный день – когда рождалося дитя – не свѣтъ явилъ себя тьмою, но тьма – свѣтомъ.