–Хватит, я не хочу ничего о ней слышать! Мне всё равно, что с ней там творилось, это не повод…
–Да нет, был повод! – настойчиво закричала я, чувствуя, как горло перехватывает. – Почему ты не хочешь понять, пап?! Как ты можешь так говорить о дружбе, если у тебя самого никогда не было друзей? Дружба – эта та же любовь, только немного другая!.. И вообще, я уже не маленький ребёнок и сама хочу решать, что для меня важно!
–Нет, не можешь! – с неожиданной яростью перебил папа. – Твой сегодняшний поступок показывает, что ты ещё не в том возрасте, чтобы самой это решать. Ты ещё не в состоянии оценивать своё поведение и строить систему ценностей. И давай закроем эту тему.
–Папа! – закричала я, понимая, что это бесполезно. После фразы «закроме тему» папа уже ничего не слышит. Но ведь я ещё столько хочу ему сказать!
–Я больше не хочу об этом говорить.
–Ты ничего не понимаешь! – с обидой выкрикнула я, отворачиваясь. Слёзы жгли глаза.
Мне было ужасно обидно, что папа, всегда такой понимающий и весёлый, теперь просто не желает даже прислушаться к тому, что я ему говорю. Моя жизнь – это моя жизнь, и, хочет он того или нет, в ней будут друзья; неужели папа не может этого понять?
–Знаешь что, пап, – уже не в силах держать всё в себе, выпалила я, – я не хочу, чтобы моя жизнь была такой же, как у тебя! Тебе не из-за кого вставать по ночам, кроме меня и мамы, и твоих родителей! Тебе бывает не с кем поговорить, не с кем отдохнуть от рутины, ты не знаешь, что такое, когда посторонний человек близок тебе, ты не признаёшь никаких уз без родства; а я так не хочу, ясно?! Я так не хочу! – папа хотел что-то возразить, но я не дала ему заговорить. – В жизни бывают ситуации, когда ты не можешь чем-то поделиться с родными, и в таких ситуациях ты одинок, у тебя есть только семья, и ты хочешь, чтобы у меня тоже больше никого не было!
Я разревелась от злости, от обиды, от пережитого за эту ночь страха и напряжения, от раскаяния и сожаления о только что сказанном, от жалости к себе, от жалости к папе, от того, что причинила ему боль…
–Едем домой, – расстроенно сказал он.
Машина поехала прочь от общежития.
* * *
Мы неслись домой по медленно оживающей улице. В машину светили фонари. Я ревела в три ручья, и всё мне казалось несправедливым. Но что самое главное – зачем я столько наговорила папе? Мне безумно хотелось вернуть время назад и смолчать. Или сказать, но мягче, спокойнее… Мне хотелось обнять расстроенного, как-то сразу погрустневшего и осунувшегося отца, сделать всё, чтобы он снова был таким же весёлым, как и всегда, чтобы больше никогда его лицо не становилось таким усталым и постаревшим, чтобы больше никогда не проступали на нём следы давней тайной тоски, которые он, видимо, всегда держал в глубине души… а ещё лучше, чтобы этой тоски и вовсе не было! Чтобы никакие тяжёлые мысли, которые я ему напомнила своими словами, больше не заставляли его грустить…