Вновь пронзает душу смятением вызывающе сексуальное
И прозрачное как откровение, звучно-чистое как начинание,
Веско-емкое как наставление и причина для покаяния,
Образцовое для подражания вечной мужественности отражение,
Беспринципное в исполнении и бесстрашное как признание:
То сердечное как прощение, то константное как прощание…»
Она видела, что он чувствует окружающую красоту как никакой другой человек на свете. Но было и кое-что другое – Марика не могла без боли смотреть на его рисунки, слушать его музыку или пение. Хотя голос его был божественно прекрасен, в нем сквозили жуткие интонации, леденящие кровь мотивы. И точно так же, как она вкладывала в свою музыку, стихи и живопись свет, жизнь и позитив, так в его рисунках, пении и музыке в полной мере отображались ужас, уродство, мрак, жестокость этого мира, при этом было видно, что он совершенно не боится, а словно наслаждается этим сумраком. Это было своего рода приветствие миру тьмы. Марика была уверена, что в предметах заложена энергетика, в искусстве особенно, а у Алекса это выражалось слишком мрачно, даже угрожающе. Она не раз слышала, что люди, портреты которых написал художник, вскоре заболевали и умирали, так же как и многие из тех, кто просто неудачно выбрал для себя картину. Марика это понимала подсознательно и всегда при создании картин, старалась вложить в свои работы свет, чтобы, когда человек повесит у себя картину, ему было хорошо, ведь наша жизнь состоит из множества крошечных мгновений и микро-импульсов, есть из них плохие, есть хорошие, а мы чаще всего их не контролируем и не замечаем, поэтому ей хотелось бы, чтобы картина была талисманом внутренней душевной радости. Ее собственные картины, висевшие по стенам в комнате до той поры, пока не найдется покупатель, приносили ей радость и умиротворение. Когда она на них смотрела, то ей казалось, что драгоценные камни переливаются на свету всеми оттенками цветов и как будто делают ее богаче, наполняя жизнь чем-то драгоценным. Еще живя с родителями во Владивостоке, она слышала, что картины Рериха лечат и когда выставка картин Рерихов приезжала к ним в город, то она тоже посещала ее. Сам рисунок и композиция не вызвали в ней волнения, потому что были гармоничны и красивы, но ничего нового ей не сказали, однако очень понравились цветовые сочетания и манера живописи. В целом картины Рерихов оставили в ней приятное впечатление. А вот рисунки и музыка мужа вызывали в Марике страх и отвращение. Так же, ненароком услышанные ею разговоры Алекса с приятелями о хождении по жизни, словно по шахматному полю, чередуя черное и белое, причиняли ей большую печаль, но Марика была уже взрослой, мудрой женщиной и давно поняла, что идеальных людей не бывает, хотя бы потому, что они живые, а поиск идеала приведет в никуда. Ее очаровательный супруг Алекс Fontedivita был проницательнейшим, невероятно чутким вампиром и прекрасно понял, как она относится к темной стороне его души, но предпочел об этом особо не задумываться. Он считал, что он такой, какой есть и другим никогда не будет – его кровь бурлила и закипала, когда он того пожелает, но могла быть холодной как лед и заморозить любое сердце. Это, конечно, ни в коей мере не касалось домашних, для которых он был милейшим человеком, а сомнения Марики он с удовольствием развеивал в постели. Ее сомнения, как ни странно, не оскорбляли, а напротив, заставляли его чувствовать себя всегда живым, не позволяли расслабиться, бодрили, будоражили, пробуждали сознанье ото сна и призывали сомневаться и искать новые пути – как в жизни, так и в творчестве! Своими задумчивыми, сверкающими глазами, лукавой улыбкой, насмешливыми шутками и пытливыми вопросами она всегда держала его в тонусе и была его музой, неиссякаемым источником вдохновения: