Уже прошло несколько часов с того времени, как Прокофьевна разобрала кровать, а она так и не легла, маялась неприкаянная по избе. Всё находилось что-то, что надо было передвинуть, убрать или протереть. Так и ходила она из угла в угол, переставляла баночки, перекладывала пучки трав. В избе пахло хлебом. Хлеб Прокофьевна пекла по пятницам, так его тёплый дух витал по горнице все выходные. В этом доме так было заведено задолго до того, как Прокофьевна поставила в печь свой первый каравай.
И так будет, покуда я жива. И что я скитаюсь, как сама не своя. Спать нужно ложиться. Завтра в лес. Нахожусь ещё, намаюсь.
Но собственные уговоры не действовали. На душе было неспокойно. Словно она позабыла что-то важное и никак не могла вспомнить. Тихонько, со скрипом пружин, часы отмерили двенадцать, потом час.
Ещё одна бессонная ночь. И что ж неспокойно-то так?
Бессонные ночи совсем не удивляли Прокофьевну. А вот неспокойно так не было уже давно.
Звуку мотора в спящей деревне Прокофьевна не удивилась, да и чья это машина, для неё секретом не было.
Глебушкина машина. И что за заботы он мне несёт в такой час?
Прокофьевна накинула халат и вышла на крыльцо.
– Доброй ночи, Глебушка. Что стряслось?
Глеб мотора не глушил, Прокофьевна понимающе кивнула.
– Сейчас сумку возьму, по дороге всё расскажешь.
Прокофьевна собралась за минуту. Взяла чемодан со снадобьями и уже вскоре на станции заваривала пахучие настои и прикладывала компрессы ко лбу больной.
– Первые сутки определят всё, − сказала она Глебу.
Она дала ему чёткие наставления, что с чем мешать, как заваривать, и вернулась в деревню.
Глебу расслабляться не приходилось: он просидел над больной всё утро и добрую половину дня. Он ни на секунду не сомневался в рекомендациях старой знахарки. Он без раздумий доверил бы Прокофьевне свою жизнь.
Солнце стояло высоко, когда Глеб решил передохнуть. Он заварил на кухне чай, и нужно было поесть. Со вчерашнего дня у него маковой росинки во рту не было.
Забавно, а ведь ещё несколько лет назад я бы и не подумал, что поверю в таких, как Прокофьевна, людей.
Глеб вспоминал, как приехал на станцию.
Пять лет прошло с тех пор, как после смерти Киры Глеб бежал из родного города. Согласился на переезд словно в каком-то тумане. «Зачем я на это подписался?» − недоумевал он уже в поезде. Он отправлялся жить в такое отдалённое место, где услышать человеческий голос можно было, лишь протрясясь за рулём минут сорок. В ногах стояли чемоданы, плотно набитые их с Кирой прошлым.