Дышалось легко, потому что была весна. От домов снег уже сполз, в улице он перемешался с грязью, но по ночам все это сковывало морозцем. И под горой, за деревней, снег истощился – синевой обозначился изгиб Имзы.
Отгоняя окаянную тревогу, Лизавета спешила, чтобы успеть до работы послушать новости фронтовые и районные.
– Здорово, бабоньки.
– Здравствуй, Лиза, – вразнобой ответили товарки.
– Бабоньки, али что случилось?
– Не случилось, так жди – случится, – глядя в сторону, ответила за всех уже овдовевшая Кирганиха.
– А в Курбатихе, слышь-ка, Михеев Серафим слепым пришел, бают, все лицо изрешетило сердешному, – поделилась Лизавета, но на весть эту вовсе не отозвались. Разговор не ладился.
На крыльцо вышли председатель Шмаков – возвратившийся фронтовик с контузией – и бригадир Настасья Воронина.
– Ну так айда, бабы, на конный, – вздохнув, сказала Настасья и шагнула с крыльца.
А ближе к полудню, когда Лизавета тяжелыми вилами догружала очередной воз, Настасья Воронина окликнула:
– Лиз, оставь, я догружу.
Лизавета выпрямилась, пальцами вытерла со лба испарину.
– Дак ведь я и сама с ног не валюсь. – Она чуть улыбнулась, но сердце вдруг екнуло. – А что так?
– Шмаков баил зайти в правление, – ответила Воронина и отвела взгляд.
Очистив «лягушки» от навозной грязи, Лизавета вошла к председателю. В кабинете гулял сквозняк – накурено. Стены голые, лишь над столом в простых рамках портреты Ленина и Сталина. Шмаков сидел на своем месте, рядом склонилась счетовод Юленька.
– Что ли, звал, Петрович? – Лизавета притянула за собой дверь.
– Проходи, Лиза, садись. – Шмаков поднялся, поправил ремень на гимнастерке, побарабанил по столу пальцами.
Наступило неловкое молчание. Юленька бессмысленно зарывалась в бумаги.
– Вот… новые нормы поставки, – сказал Шмаков и поджал губы.
«Опять: берись, мол, за звено», – подумала Лизавета и уже вздохнула, чтобы возразить-отказаться, но Шмаков повел совсем о другом:
– Как, Лиза, тяжело? Закружилась с детьми?
– Тяжело… Теперь всем тяжело.
– Это да… Картошки-то хватит? – спросил и нервно заиграли желваки на скулах.
– Дотяну. Авось и на посадку сберегу.
Опять замолчали. И только теперь Лизавета поняла, что не за этим ее пригласили. Она растерянно глянула на Юленьку, на председателя.
– Зачем звал-то? – попытала нерешительно.
– Зачем? – Шмаков опустил на стол тяжелую ладонь. – За добрым, Лиза, теперь не зовут.