Под больных отвели изолированный первый этаж казармы. Скоро он стал напоминать холерный барак. В огромном помещении на скрипучих железных кроватях метались и бредили полсотни солдат в одинаковом казённом нательном белье. Те из них, которым было получше, выбирались покурить на крыльцо. Вся наша медрота не ночевала дома.
На третий день эпидемии из столицы прибыла ПОМОЩЬ. Целая комиссия в чинах подполковничьих.
– Слава богу! – вздохнули мы.
Но, как оказалось, рано обрадовались.
Важные медицинские подполковники сработали быстро. Они разработали АНКЕТУ для солдат «Почему я заболел?». И мне, как самому молодому, пришлось собирать солдат в актовом зале (привет эпидрежиму!) и задавать идиотские вопросы.
Собрав анкеты, комиссия посчитала свой долг выполненным и уехала.
Эпидемия набирала обороты. Под больных отвели ещё один этаж. Больными числилось уже 50 % личного состава.
И тогда из министерства приехала вторая комиссия. Седые важные полковники в течение двух дней изучали работу предыдущей комиссии. И пришли к выводу, что анкета была НЕПОЛНОЙ. Полковники добавили в анкету ещё два вопроса и снова отправили меня по солдатам.
Бойцы посмотрели на меня, как на идиота, но подчинились. Для полноты картины замечу, что количество больных достигло уже пары сотен.
Полковники прочитали анкеты, довольно кивнули, выпили на дорожку. И уехали.
– Суки! – сказал начальник медроты, кратко охарактеризовав работу комиссии.
Словно в ответ на его характеристику через три дня в часть прибыла третья комиссия. В составе этой был самый главный полковник-терапевт. Мы настороженно встретили комиссию.
И не ошиблись. Начальство в считанные часы приняло меры. Наказали врачей, которые неправильно лечили солдат. И разработали ТРЕТЬЮ анкету.
С анкетой носился догадались кто? Конечно же, самый молодой.
А надо вам сказать, что к этому времени половина солдат из опрашиваемых уже выздоровела. И мне пришлось бегать по подразделениям, искать бойцов пофамильно и снова пытать их: «Почему ты заболел?»
Апофеозом этого идиотизма было моё выступление в актовом зале. Я собрал там полсотни солдат из опрашиваемых, вышел на трибуну и сказал без микрофона:
– Пацаны, вы, наверное, думаете, что я кретин?
Бойцы промолчали. Офицеру грубить они уже были не приучены, но ответ читался в глазах.