Барон резким движением оторвал безупречный воротничок у своей рубашки, и я увидел сине-желтые кровоподтеки на его шее.
– Амалия давно мертва. Выращенное мною существо погибнет вместе со мной.
Барон достал из-под стола объемный ящик.
– Здесь вы найдете ценные бумаги на все мое имущество. Передайте вашему другу, иезуиту, пусть попытается вымолить для меня прощение у Папы.
Барон опять усмехнулся.
– Эх, жаль виноградники! – он еще раз отхлебнул из бокала. – За жизнь! – И выпил до дна.
Пораженный, я также хлебнул из своего бокала.
– А почему вы решили, что я не человек? – буравя меня взглядом, вдруг спросил барон.
– В ту ночь, когда ваша дочь… когда Амалия проникла ко мне, а потом появились вы… я не знал, что это вы и Камал… Я был уверен, что это слуги дьявола: так горели во тьме глаза…
Губы барона тронула усмешка.
– Пойдемте!
Рукой он незаметно привел в движение какой-то механизм, и средняя секция стеллажей, уставленных книгами, исчезла. Мы прошли узким ходом и оказались в темноте. Глаза барона светились желтым огнем. Потом погасли. Потом загорелись опять…
Щелкнуло, и по комнате медленно начал разливаться свет. Я увидел, что барон держит в руках очки, то снимая, то надевая их.
– Попробуйте! – сказал он и снова выключил свет.
Я надел очки и увидел комнату в мельчайших деталях, словно по ней разливался желтоватый свет. И это в непроглядной тьме! Комната оказалась самой настоящей лабораторией.
Барон показал тростью на небольшую колбу с непрозрачным содержимым:
– Вот он, рецепт абсолютного зрения!
Барон с быстротой молнии стукнул тростью, и колба разлетелась вдребезги.
– Не буду лукавить, я был рожден с печатью дьявола, и судьба моя была предрешена. Предки сплошь были безбожниками, и их грехи, вкупе с моими собственными, не оставляли мне шанса быть счастливым. Но я познал любовь! Я любил, хотя все это оказалось всего лишь злой насмешкой…
– А вазы с органами внизу – ваша галерея?
– Ах, это… – барон поднял на меня тяжелый, усталый взгляд. – Мне было приятно сознавать, что сердце Вилмы стучит, ее органы не мертвы – они спят. А ее глаза навсегда сохранят счастливый блеск, который я видел в них в момент рождения нашей малютки…
– Я разбил колбу…
– Это уже не имеет никакого значения, друг мой. Я ухожу и забираю все с собой. Я простил Вилму, а душа нашей дочери давно покинула ее тело. У меня есть к вам просьба: помогите мне похоронить их там, где дОлжно. В моей просьбе нет ничего недостойного – напротив, вы сделаете доброе дело.