И ежели Мирну просто тянуло на то, что делать было неприлично, то я со всей серьезностью подошла к обучению. За свою жизнь и честь, случись чего, я вполне спокойна. Ежели не отобьюсь, так хоть живой не дамся. Чтобы отметить мои успехи, на шестнадцатые именины батюшка подарил мне шпагу. К тому моменту мы уже переехали в имение в Озерном крае, и маменька, возобновившая старые знакомства, успела вспомнить правила политеса и была страсть как недовольна таким подарком. Однако я была просто счастлива. Оружие, заказанное специально для меня, пришлось как раз по руке, в отличие от папенькиной именной сабли. Тяжеленная зараза, только один раз да с двух рук и размахнуться! А потом бросить наземь и бежать, опозорив честь мундира.
Тьфу, какой мундир! Нет у меня никакого мундира, и не будет…
Хотя чем, по сути, бальное платье от мундира отличается? Да ничем. Предназначение у него такое же: «род войск» определять. Раз светлое – значит, девица, родовых каменьев нет – значит, либо бедна, либо из младших дочерей и так далее. Неудобная штука, платье, хоть и красивое! Один раз надела и…
…Что-то случилось с моим новым бальным платьем. Не помню.
И со мной тоже что-то случилось… Я в этом странно уверена.
Медленно открыла глаза. Осмотрелась. Судя по картине за окном, удачно не закрытым шторой, я в западном крыле царских палат. Второй этаж, кажется, третьи гостевые покои.
Я невольно хмыкнула, оценивая заново свою осведомленность. Ведь даже план палат могу нарисовать, только бумагу дайте!
Во время мятежа живший на тот момент в Южном цесаревич Мирослав (бесславно бежал на войну от папенькиных гулянок) вернулся в стольный град вместе с Первым Южным гусарским полком. Казалось, что может сделать в стольном граде, раздираемом междоусобными распрями, один полк легкой кавалерии?
Но на Юге знали, что делали, отдавая Его Высочеству лучшее, что у них было, фактически оставляя драгун крепости без «глаз и ушей». Закаленные в боях на чужой земле, привыкшие к разведывательным вылазкам и внезапным атакам, бравые вояки под командованием батюшки неумолимо наводили порядок в столице, продавая собственные жизни по одной за дюжину.
Цесаревич Мирослав плохой памятью наделен не был. Не забыл он в победный час ни града Южного, поддержавшего наследника в не самые спокойные времена, ни простых вояк, принявших присягу и вернувших цесаревичу власть, принадлежавшую ему по праву рождения.