– Тяжеленная, страх, вроде бы тоща дивчинка, а еле удержала. И куда ты бегала в такую морозяку? А? Говори лучше!
«Вот ведь… Да после свидания с новой школой – будто летела, а не шла. Пьянила собственная дерзость. Взять, смотаться во время уроков. Какой там укутаться получше! Цигейка не спасала, ветер – насквозь. «Вечно у тебя шея голая». А лететь-то – побольше километра от школы до школы».
– Говорить трудно. Лакунарная ангина, – сдавленно произнесла Аня, тронув пуховый платок на шее.
– Чё за кулинарная?
От «шо» не то что бы Аня отучила подругу, она сама постепенно отвыкла и перешла на нормальное сибирское «чё».
– Не знаю. Такой ещё не было.
– Я уколы могу делать.
– О-о! Молчи лучше. Или уколы, или я, – Аня занырнула под одеяло по самые глаза.
– Боишься? Чё там бояться-то? У меня рука лёгкая! На подушке училась, все так делают, потом бабушке ставила, потом…
– Подушка жива? А бабушка?
– Да ну тебя! Живее всех живых.
– Ага, вот оно! Оказывается, не дедушка Ленин, а бабушка! – вынырнула из-под одеяла Аня.
– У-ух, Анечкина! Не была бы ты хворая… Да моя бабушка, знаешь, какая хорошая!
– Так. А Ленин у нас что, уже плохой? Хотя да, моя мама говорит – гадина он, отец террора.
– Что? Ты что, совсем?!
– Ладно, ладно, не слушай. Только вот, как вспомню, как мы на груди носили звёздочки эти, с кудрявой головой…
Аня замолчала. «Может, из-за них и не растёт теперь ничего?», тронула рукой грудь – одни рёбра. Потом лоб. Потёрла его – стереть глупые мысли?
– На вот, подкрепись, – подруга полезла в свой портфель. – Пирог с капустой.
– Какой пирог! Не могу я!
– Ну, потом съешь. Или, давай, я, раз ты не хочешь.
Танька привалилась спиной к шкафу всей своей немаленькой массой и с аппетитом набросилась на пирожок.
Анина кровать под прямым углом примыкала к задней стенке просторного книжного шкафа, который перегораживал комнату на две части.
«Зашкафье» по другую сторону было чем-то вроде гостиной: орудие пыток – пианино было там; раскладной диван, на котором спала бабушка, когда приезжала, или иногда папа, или сидела мама, чтобы послушать свой любимый «Сентиментальный вальс» в Анином исполнении. Ею же любимые настенные часы, чужаки родом из века «Ваших благородий», каминов и балов. Футляр их – кружево тёмного дерева с короной наверху из бутонов роз и листьев лавра. У окна швейная машина, она же тумба для новейшего приёмника «Харьков» с проигрывателем. Телевизор в семье тоже имелся, в комнате у родителей.