В это время в комнату вошла Галина Михайловна, начальник отдела заготовок –крепкая пенсионерка, вся в патине морщинок на темном, высушенном лице.
– Галиночка!– расплылся Полонский, широко расставив руки для объятий,– золотце мое… радость ненаглядная…как я тебя люблю…все сорок лет, что тебя знаю…дай я тебя расцелую…–он раскинул руки еще шире, как для встречи с Брежневым, но остался на месте.
Женщина прошла мимо него, в упор его не замечая.
– Галина Михайловна, что ж вы признаний таких горячих не слушаете?
– Да ну его,– без юмора ответила главная заготовительница.– Это он у вас двенадцать лет, а я его помню еще с курчавыми волосами. Сорок лет одно и тоже. Хоть бы пластинку сменил. – И сразу к Борису:– вы ближе к начальству – что слышно? Будем работать? Со всех перевалок звонят, люди волнуются. Соляру для дизелей надо уже завозить; ремонты и все прочее. А у нас ничего не делается. Дождутся: деньги появятся, а сроки уйдут.
Кущенко тяжело вздохнул.
– Михайловна, темный лес. Сами сидим, изнываем от безделья. Хотелось бы вас чем-то порадовать, но нечем.
– Ты, лоботряс,– гостья, наконец, повернулась к старому приятелю.–Ты помнишь, как в сорок четвертом было? А все-таки сезон сделали. Тогда все от нас зависело, а теперь…– она развела руками. – Ничего не понятно. Войны нет, бомбежек, пожаров, землетрясений нет, а комбинат стоит. Такой гигант! Кто в этом виноват, кто заинтересован, кому это выгодно? – спрашиваем другу друга и не находим ответа.
– Мы тогда, Михайловна, молодыми были, – вдруг с дрожью в голосе сказал Полонский.– И работали, как звери, как заводные. Не по приказу, как говорит сейчас некоторая контра, а от души.– Полонский старческим, дребезжащим, беспомощным фальцетом затянул: «Комсомольцы, беспокойные сердца, комсомольцы. Все доводят до конца…» – поняв напрасность демонстрации былой мощи, Сергей Васильевич опять перешел на шутливый лад:– а теперь конец где-то прячется – не найдешь.Но, Михайловна, лапушка, я все равно тебя люблю.
– Ты и перед смертью все одно талдычить будешь, глупостник,– сказала женщина, уходя, и хлопнула его по лысой голове.– В молодости смелости не хватало, а теперь разошелся,– в ее голосе слышалась теплота старого соратника.
– Вот так, Васильевич,– шутливо-капризно надула свои красивые, пухлые еще губки, Ниночка,– женщин из других отделов любим, а к своим только цепляемся. Все, не подходите ко мне больше.