В редкие моменты хорошего настроения Ада Мироновна могла улыбаться, шутила и казалась даже миленькой, но грозный призрак изменения ее настроения висел над собеседниками, как Дамоклов меч, не давая расслабляться.
В компаниях, за праздничным столом по случаю чьего-то дня рождения все облегченно вздыхали, когда Гончарук уходила, как всегда занятая, и торжество начиналось по-настоящему только с этого момента.
Наталья Леонидовна Шестак была женщиной несколько иного склада. Она тоже могла послать кого угодно на три и больше букв; на звонки тоже отвечала грубо и зло, но по ситуации. Если она, эта ситуация, не требовала грубости, цинизма или лести, то Наталья Леонидовна преспокойно обходилась без этого, чего нельзя было сказать о ее начальнице, у которой это сидело в крови.
Наталья Леонидовна грубила по расчету, Ада Мироновна по призванию. Если все шло так, как ей нужно было, Шестак спокойно сидела на своем месте и четко, быстро, профессионально оформляла документы на отпуск продукции, редко допуская ошибки.
Но стоило кому-нибудь, включая и саму Аду Мироновну, зацепить ее не по делу – тогда держись. Наталья вся подбиралась, как кошка, глаза сверкали злобой и готовностью вцепиться когтями в любого, кто посмел на нее окрыситься или нарушить ее интересы и планы. Она не говорила, а шипела, как шипит хищник, на которого нападает другой хищник, еще более сильный. Даже Гончарук без крайней необходимости старалась не обострять с ней отношения. Но иногда они все же сцеплялись, и тогда это было неповторимое зрелище.
Что это было: конкуренция двух вожаков, каждый из которых претендовал на лидерство? Зависть и борьба двух сильных женщин, замужней и бессемейной? Личные обиды? – бог их знает, но это, говоря канцелярским языком, имело место быть. Вне ринга сотрудницы сохраняли состояние шаткого перемирия, а против клиентов даже объединялись.
За Натальей Леонидовной вечером часто заезжал муж. «До свидания, девочки, до свидания Ада Мироновна»,– с ослепительной улыбкой, которая ее красила, говорила Шестак сотрудникам и зеленой от злости начальнице и с чувством превосходства удалялась.
В последний год психология сбыта резко изменилась до наоборот. Главным стало – продать. А с этим так не хотелось мириться, так не хотелось к этому привыкать. Теперь три городских телефона часто молчали, чего не было сроду. Приходилось – о неслыханное дело!– самим звонить и « унижаться», предлагая свою продукцию. Клиенты теперь могли выбирать, капризничать, «перебирать харчами»: это не надо, это еще у меня есть, это у вас просрочено. Приходилось все это выслушивать, сцепив зубы, даже улыбаться, заискивать, умасливать голосок – иначе зарплаты не видать, а еще чего доброго, могут и сократить.