– Ты держись, брат – вещал он – Этот карантин не навечно. Будет еще и на нашей улице праздник, причем семейный. Увидишь и нас с моей благоверной и спиногрызов наших. Родителей возьмем и завалимся куда-нибудь на природу. А ты притащишь с собой свою Тамару или кто там у тебя будет…
Ну явно кто-то пожаловался ему на отдаленные симптомы депрессии, то ли действительно прозвучавшие в очередном бессмысленном разговоре, то ли вымышленные не то отцом, не то матерью. В результате Додик был сейчас и ласков и предусмотрителен и вообще, сам не себя не похож. Но хватило его ненадолго.
– Ты знаешь – сказал он неожиданно – Я тебе немного завидую.
Брат сделал многозначительную паузу, но Вадим не собирался реагировать и тот продолжил:
– Ты не представляешь, как порой хочется побыть одному и отдохнуть и от спиногрызов и от их мамаши.
Давид был смешон в своем наивном желании поддержать старшего брата. Нет, он несомненно говорил искренне. Может быть ему и вправду хотелось одиночества, но недолгого, не бесконечного, очень хорошо контролируемого одиночества он жаждал. А ведь оторви его от его спиногрызов надолго, заскучает, затоскует и, не дай бог, зачахнет. Да и без своей благоверной он долго не протянет, как бы он ни клял порой ее занудство. По угрюмому молчанию брата Додик понял, что его раскусили, свел разговор к шутке, заерничал и начал рассказывать анекдоты про карантин, стремительно становясь самим собой. Вадим, со своей стороны, всячески его в этом поддерживал, тщательно смеялся немудреным шуткам, одобрил последнюю юмореску известного комика и вообще вел себя так, как будто в нем прорезался экстраверт. Похоже ему удалось успокоить Додика, тот расслабился и завершил разговор почти смешным анекдотом:
– Ты слышал? – сказал он – Индекс самоизоляции настолько высокий, что к Пушкину начала зарастать народная тропа.
Разговор уже давно закончился, а он все сидел тупо держа в вытянутой руке телефон и ему было бесконечно жаль самого себя. Даже безалаберному Додику было к кому прислониться в его вовсе не одинокой самоизоляции. Братишка мог поспорить, поскандалить, поссориться, разругаться, а потом – помириться. Как бы я хотел поругаться и помириться, подумал он. Но мириться, а тем более ругаться он мог лишь с самим собой. Можно, конечно, попробовать, у некоторых даже неплохо получается, но удовольствие не то. Вроде бы есть еще раздвоение личности, подумал он и полез в Интернет. Мировая сеть его разочаровала: при раздвоении личности как само эго так и альтер-эго поочередно сменяли друг друга в голове своего носителя и никак не способны были к какой-либо коммуникации, разве что – посылать друг-другу СМС-ки. Существовало еще диссоциативное расстройство идентичности, которое ему прекрасно подходило, но для его получения требовалась тяжелейшая душевная травма, желательно насильственно-сексуального характера, поэтому такое расстройство ему тоже не светило. Не было у него никакой душевной травмы, а была великовозрастная дурь на почве неправильно прожитой жизни.