не выдержу. Пожалуйста, прекратите, – шептала я, закрыв лицо руками, чтоб он не видел моих слёз.
– Выдержишь, она терпела, и ты сможешь! – его слова ударили меня сильнее, чем его последующие действия.
Кто она? Та девочка с фотографии? Она была изнасилована? Убита? Вопросы так и всплывали в моей голове, но задать их сейчас было не лучшей идеей. У него как будто планку сорвало. Доминик отрывает мои руки от лица и связывает ремнём, фиксируя их у изголовья кровати. Я не в силах пошевелиться, мной овладела такая паника, что стало трудно дышать. Только и могла, что шептать его имя. Неожиданно, он с размаху бьёт меня ладонью по щеке и рычит:
– Ещё раз зайдешь в мою спальню и тебе не жить, сука! – его глаза наполнены яростью и болью.
Из рассечённой губы на подбородок стекает кровь. Мне страшно. Отвернув голову в сторону, я могу лишь кивнуть, на большее у меня нет сил.
– Вот и отлично, – уже спокойнее произносит он и молча удаляется. Я же так и осталась лежать привязанная ремнём к кровати.
Восемь часов, восемь грёбаных часов я была прикована к кровати. За это время я заново переосмыслила свою жизнь. За это время я мысленно четвертовала моего зверя. За это время я думала, что сдохну от желания пописать. На данный момент это беспокоило меня больше всего. Мой мочевой пузырь не просто кричал. Он орал как резаный, требуя выпустить наружу то, что в нём скопилось. Мои руки затекли так, что перестала их ощущать.
Что я только ни делала: и кричала, и ругалась, и сыпала проклятиями в его адрес, плакала – всё без толку. Этот ненавистный мне мужлан не приходил вызволить меня из плена.
За окном уже смеркалось. Живот начало резать от боли, так хотелось в туалет. Даже Елизавета Петровна, к которой я начала испытывать симпатию, не приходила.
«Успокойся, милая, ты справишься. Мы не позволим этому уроду увидеть, как низко ты пала», – успокаивал меня внутренний голос.
Мне кажется, я держалась уже из последних сил, когда этот зверюга появился на пороге спальни. Волосы были в небольшом беспорядке, глаза покраснели, а одежда выглядела помятой. Я с опаской наблюдала за ним, беспокоясь, не придумал ли он ещё чего.
Он нетвёрдой походкой направился ко мне. Я вся сжалась от непонятных ощущений. Мне было и радостно, и горько. Радостно от того, что моё заключение вот-вот закончится, а горько, что не знаю, на что ещё способен Доминик.