Позже Сан Саныч нам объяснил, что бояться не стоит, а просто делать потихоньку своё дело. Это начальник страху нагоняет, чтоб дисциплина была, а без этого никуда.
Инструкции нам выдали даже в письменном виде, а на втором экземпляре мы ставили подписи, и я подумала тогда с горькой усмешкой, что последнее, что в нас умрёт – это бюрократия.
К концу второй недели здесь все бытовые трудности начали притупляться. Я почти перестала их замечать. Ложилась на неудобную кровать, закрывала глаза, и словно через минуту уже наступало утро. И всё по новой.
Однако нереальность происходящего оставалась дольше недели. До тех пор, пока я не увидела дым и не услышала выстрелы. Вот тогда и осознала: это не сон. Это правда война. Это ужасы реальной жизни, которые мы, люди, создаём себе сами.
Боёв на нашей линии фронта всё же не было. Хотя разведка докладывала (от нас, впечатлительных, это скрывали, но я всё же слышала краем уха), что арвенцы уже появились в нескольких километрах отсюда и обустраивают свой лагерь. Что будет дальше – сказать было трудно. Начнутся активные действия? Или каждый так и будет сидеть по свою сторону и ждать атаки?
Однако далеко уходить от лагеря я опасалась. Лишь иногда, как сегодня – побыть в одиночестве, в тишине, и хоть на мгновение представить, что войны нет.
Но она есть. Самая настоящая. И поняла я это впервые, ощутив каждой клеточкой тела, когда увидела первого мёртвого солдата. Он был разведчиком. На вид – мой ровесник. Группа отправилась рано утром, а к вечеру его принесли хоронить. И вот смотрю я – парень лежит молодой, красивый, в новом ещё обмундировании, только прибыл. И уже мёртвый.
Крови мало, пуля в висок угодила. Лежит как живой, только бледный очень. И похоронили его без почестей, даже без плащ-палатки. Прямо в землю положили и зарыли. И мне так его жалко стало. И его родственников, которые никогда не узнают, где он лежит. И домой не дождутся.
Я больше часа рыдала. Пришла на занятия к Сан Санычу с красным опухшим лицом. А он ни о чём не стал спрашивать, просто сказал:
– Чтобы жить иногда нужно больше мужества, чем чтобы умереть. Помереть-то нетрудно. Лечь, смириться, себя пожалеть, сдаться. А жить – это тяжело. Жить – это наука. Но и хорошего в этом тоже много. Так что ради этого хорошего и не будем сдаваться.