– А замараться или заразы какой подхватить от меня не боишься? – спросил Александр Александрович и пронзительно посмотрел в глаза вошедшему.
– Дурак ты, Сашка! Это же я! Худой ты какой, но сильный, чертяка! Раздавишь… – смеялся Герцев, бережно прижимая к себе друга, всё же раскрывшего ему свои объятия.
– Эх, по рюмочке, за встречу, – предложил Александр Александрович, подошёл к старинному шкафу в стиле жакоб, открыл дверцу, достал бутылку армянского коньяка, наполнил две рюмки янтарной жидкостью, одну взял сам, вторую протянул другу и стал, смакуя, пить маленькими глотками.
– А!.. Аромат, аромат-то каков! Напиток богов… это мне много лет тому назад генерал армии Баграмян подарил. Хорошо! Да, давай ещё по одной, за нашу дружбу. И садись сюда – на диван… Поговорим, посмотрим друг на друга. Пять лет ведь не виделись!
Московский вечер стучался в окно, клаксоны будоражили больничную тишину.
Двое мужчин: один – в белом халате и шапочке, второй – в сером костюме и берёте, – сели на старый кожаный диван с высокой резной спинкой, чтобы продолжить разговор.
– Видишь, Миша… я стал совсем другим человеком. Да, другим. Чтобы вернуться обратно, мне необходимо было сжечь себя прежнего. Изменить частоту своей души… Раньше я жил в мире, что творил сам, и заставлял любого, до кого мог дотянуться, жить так, как я считал нужным, по моим собственным законам. Сам находил деньги, оборудование, перестраивал эту больницу, придумал структуру службы неотложной хирургической помощи. Шутка ли, для всей страны придумал! Когда я входил в операционную и видел больного, то слышал его уникальную мелодию. Я становился к операционному столу и брал первый аккорд, потом второй, третий – ткани струились через мои пальцы. Мне казалось, что я играю на струнах души оперируемого человека. Я чувствовал себя таким огромным, таким значимым, уникальным и незаменимым. Считал, что самоотверженная работа круглыми сутками и тысячи спасённых жизней дают мне право владеть, управлять, распоряжаться мощнейшим потоком творческой энергии, какую я забирал у кого только мог. Я блаженствовал! И набрал такую скорость, что потерял опорную ось… и сорвался со своей орбиты. Падение было мгновенным. Как мне было больно!.. Не потому, что следователь на Лубянке выбил зубы, выворачивал веки и не давал спать. Как раз физические страдания, голод и холод помогали справиться с этой болью… Не потому, что я боялся клеветы, сплетен, потери своего честного имени, предательства семьи и друзей. Нет!.. Я попал в место, абсолютно лишённое творческой энергии…