И вот что-то похожее назревало.
Римма еще немного подождала.
Не шел. И не пойдет, понятно. Забастовал.
Плохо. Со всех сторон плохо. И возвращаться без него, как побитой собаке. И работу делать – без него еще скрести и скрести. И домой потом одной тащиться.
Плохо.
Но снова просить не пойдешь. Да и надежда оставалась, что сейчас подтянется. Все-таки Римма в себя верила, в свою власть над ним и в его, как бы это сказать, рабочую совесть. Чтоб он взял и совсем не пришел? Даже после того, как она на него наорала?
Ну, нет. Такого не было и быть не может. Как бы там всякие завидущие не старались, до такого не дойдет.
Успокоившись – насколько могла, – Римма отправилась в сарай. Голову держала твердо. Но волнение, засевшее внутри, ее угнетало: трудно было себя обманывать.
Поплакать бы…
Нельзя. Только начни – не остановишься.
А тут еще этот мороз с ветром! Едва вышла из котельной – колючей плетью хлестнуло лицо, рвануло за плечи, завернуло вниз голову. В горло до самых легких проник ледяной холод, перебил дыхание, изумил.
Жуть!
Согнувшись, Римма побежала к сараю, подгоняемая ветром, как рассерженным отцом.
Забежала, спряталась за стену, выдохнула. Мороз в сарае был такой же, но хоть от ветра укрытие.
Все нутро этот ветер выдувает, хоть как одевайся!
Михалыч стоял на прежнем месте, сверху смотрел на нее вопросительно. У подножия соляной кучи – вал из наколотой им соли. Все-таки, работник он был отменный и на годы зря жаловался.
В дальнем углу мучился со своей киркой Костик. Он обернулся на Римму, но спрашивать, понятно, ничего не стал. Только лицо выдавало жадное: ну, ну?
Спросил Михалыч. Даже минуты не выждав.
– Так что, не придет Валера?
– Откуда я знаю, придет он или не придет! – закричала Римма, давая волю накопившемуся. – Сходи, сам у него спроси. Если у человека заскок, я не виновата.
Михалыч свел брови.
– Он вообще не пойдет?
– Не знаю, – огрызнулась Римма.
Она взяла лопату и принялась скрести соль. Весь вид ее показывал: катитесь вы все подальше. Мне надо работу делать, а не вашими глупостями заниматься.
– Так-то у меня свои дела есть, – сказал Михалыч, сбитый с толку ее поведением.
Римма молчала, ожесточенно скребя соль. Силы от злости накопилось – проскребла бы эти завалы насквозь.
Михалыч переглянулся с Костиком, взялся за лом.
– Еще полчаса – и все, – объявил он. – Если Валера не явится, я не виноват.