– Потому что будить мое солнышко небезопасно, где бы то ни было. В глаз несложно получить.
Сквозь его рыжие волосы светило солнце, Тома улыбнулась и прилегла снова, опершись щекой на руку.
– Ну – нет, теперь – вставай-ка! – Павел хищно вскочил со стула.
– Нет, нет, нет!
Она смеялась и дрыгала ногами, когда он тащил ее на плече за дом к колодцу.
– Холодная! Будет холодная!
– Нет, я с утра набрал кадку…
Тома сидела в антикварного возраста черном корыте, а Паша поливал ее нагретой утренним солнцем водой. В брызгах мерцала радуга. Потом она встала, он смыл пену чистой водой и обернул ее светящимся белым полотенцем. Казалось, пели птицы.
Двумя часами позже Павел вновь сидел на прежнем месте. Напротив восседала Тома в простыне на подобие римской грации с кружкой молока и пальцем доставала мед из кувшина.
– Как в лаборатории? – спросила она и подняла глаза.
Его лицо напряглось, но рот продолжал улыбаться.
– Мрут, твари.
Тома отставила кружку.
– Сколько?
– Уже четырнадцать. На вскрытии ноль. Совершенно чистые крысы. Спонтанная асистолия.
Павел вздохнул и продолжил:
– Оставим это. Найдем причину, найдем и средство. Кстати. утром был шторм. Я волновался.
– Шторм! Шторм, когда море. А когда песок, это буря… А ты помнишь море?
– Ты мне зубы не заговаривай. «Шторм – буря». Попала, отвечай?
– Не успела. Честно. Я домой, и тут как начнется!
– Слушай радио. Обязательно. Сирена была, все ее слышали. Но что-то мне подсказывает, что все, кроме тебя.
– Ну, слышала – не слышала. Что-то такое я слышала…
– Черт тебя дернул тогда выйти в поле! – голос Павла стал тревожно-злым.
– Ну что ты дергаешься? Говорят тебе: не попала. Все хорошо… – Тома светло улыбнулась.
– Все хорошо?
– Ага!
– А у самой конъюнктивы, как у белого кролика. И ботинок твой висит на столбе радиоточки, загорает. Почему-то. И полкорыта песка после купания осталось. С чего бы?
Тома незаметно покосилась на сплошь запыленный половик, свое импровизированное ложе. Потом придала лицу серьезности и гордо отозвалась:
– Ну, знаешь… про женщину не говорят «конъюнктивы»… это у твоих мышей конъюнктивы.
– У крыс.
– Это у крыс конъюнктивы…
– Допросишься ты у меня, женщина. Посажу на цепь, буду выгуливать…
– Ага. По пятницам. При твоем отношении к работе на большее можно забить. Сдохну я так у вас. От спонтанной асистолии… – жалобно закончила Тома.