Процент излечения подопытных приближался к семидесяти восьми. Нигде подобного результата не описывалось. Вместе с закономерным триумфом к друзьям постепенно приходило отрезвление. Участники восьмой и девятой серии триумфально выздоровели и поголовно погибли вскоре после выздоровления. Причина гибели теперь изыскивалась со всем пристрастием. И оставалась неустановленной. Скрупулезность Дмитрия при вскрытиях граничила с педантизмом: препараты одной крысы могли занимать целый холодильник. Но и она не помогла: мертвые крысы были здоровы.
В мрачное развитие собственной гипотезы Дмитрий записал в дневнике: «Создается ощущение, что мы сообщаем нервной системе некий ключ-код, который инициирует не только программу восстановления организма, но и его последующую самоликвидацию».
Ныне шла четырнадцатая серия опытов. Предельная выживаемость подопытных варьировалась, но не превышала 36 дней со дня манипуляции. Как прежде, крысы были обречены. Как разорвать эту цепочку выздоровлений-смертей, никто не знал.
Павел сжал руль и мотнул головой, заставляя себя вернуться к реальности. Впереди показалось синеватое марево. У въезда в город он привычно сбросил скорость и посигналил. В Кытгым он въезжал с юга, по остову бывшей набережной. Ее бетонное покрытие сохранилось значительно лучше городского асфальта. Теперь другой доступной дороги в город из поселка не было.
Набережная нависла над бездной, отделенная невысоким парапетом от пустоты. С одной стороны она была обнесена грядой неработающих сейчас фонарей, с другой – низким ограждением из осыпающихся бетонных пилястров, кое-где обнажавших внутреннюю арматуру. И здесь величественно ветшала всесоюзная дань периоду сталинского ампира.
За пилястрами было море. Раньше. Теперь там зиял обрыв, который переходил в бесконечную перспективу Мертвой долины вплоть до самого горизонта. Вдали ее рельеф мутнел, и наконец сливался в сплошную белую дыру от края до края, будто вымаранную ластиком на сумрачном пейзаже. Ветер оттуда нес белую пыль на город, наметая ее на подножие кривой, небрежно выложенной бетонными блоками береговой линии.
Порой у парапета играли темноглазые хмурые дети. Они отрывисто визжали, молча мутузили друг друга в пыли или вели пластмассовых отпрысков в школу. Завидев приближающуюся машину, дети лениво собирали пожитки, пропускали ее, и немедленно возвращались. Павел многажды увещевал родителей запретить детям существовать на проезжей части, и даже повесил сотоварищи самодельный дорожный знак. Никакого видимого действия это не возымело. Знак уважали ровно неделю. Затем открутили и активно использовали для перевозки кукол или собственного съезжания с крутого холма.