Можно безконечно вглядываться в очертания Святой Горы и поросших субтропическим лесом соседних сопок. Можно часами любоваться причудливыми бухточками и глубокими каньонами горных речушек; быть очарованным так часто и так волшебно меняющимся цветом морской воды у побережья: от свинцово-синего до перламутро-изумрудного, от гранитно-бардового до чернильно-фиолетового, от небесно-голубого до золотисто-песчаного, от ультрамарина до лилового.
Наконец, можно замирать от восторга, любуясь романтичной и в то же время аскетично-суровой архитектурой афонских монастырей: в чём-то удивительно схожих и в то же время абсолютно разных. Зубчатые стены их как будто строки Священного Писания – ровные, и в то же время витиеватые. Сторожевые башни – пирги, своей готической архитектурой чем-то притягивают взор и в то же время заставляют вспомнить средние века, крестовые походы, пиратские набеги – непростую, полную опасностей и тревог жизнь святогорцев, почувствовать со всей остротой их величайший молитвенный подвиг. Но… окажись такой «созерцатель» в одном из уютных уголков Халкидикии, все эти «красоты мiра сего» очень быстро сотрутся из памяти, и Афон будет лишь очередной «перевёрнутой страницей».
И только сойдя на «священный брег», пройдя десятки километров по его тропам; посетив монастыри, скиты и отдалённые монашеские кельи; вживаясь в атмосферу братолюбия и любви к Богу, которая является целью подвига святогорцев; посетив уникальные в своём роде монастырские службы и вкусив монастырской трапезы; приложившись к многочисленным святыням; пообщавшись со здешними старцами; исповедовавшись и причастившись святых Христовых Таинств; наконец, поднявшись на вершину Святой Горы, можно ощутить Афон.
Ощутить не только умом, но и сердцем, лёгкими, если хотите печёнкой и всем остальным своим гнилым ливером. В Россию можно только верить. Афон можно только почувствовать. Причём чувствовать начинаешь с первой минуты пребывания. Иногда, даже раньше, за примером далеко ходить не придётся. Всего за три моря. Но каких!
Глава II
«Welcome to Афон!»
Итак, был день весенний, природа пышно распускалась. В ничем не выделяющемся, самом заурядном железобетонном московском бараке, во всех его двадцати двух этажах, кроме четвёртого, кипела, бурлила и перемежалась обыденно-заурядная столичная жизнь.