Перельман сжался. Стоявший рядом староста блока номер девять Миша по кличке Цыган, свирепо вращая белками огромных глаз, зашипел:
– Представься господину коменданту, скотина жидовская!
– Номер девять тысяч одиннадцатый! – отрапортовал испуганный Перельман, одновременно сорвав с головы полосатую шапочку.
– Гут! – коротко бросил Нойман, и Лёня понял, что сегодня его жизнь не оборвется. Немец сделал небрежный жест перчаткой:
– Лечь!
Одессит мгновенно бухнулся на землю. Короткая радость сменилась ужасом. «Все, сейчас меня убьют» … – Лёня закрыл глаза, приготовившись к смерти. Он лежал в пыли, не видя, что комендант совершенно потерял к нему интерес. И эсэсовец в упор смотрит на Якова Штеймана, по-прежнему улыбаясь.
Охранники придвинулись поближе, думая, что комендант выбрал первую жертву. Ариец вонзил остекленевшие глаза в переносицу Якова, словно кобра перед броском на добычу. Сердце заключенного билось с немыслимой силой, кончики пальцев онемели, но Штейман упорно не опускал голову, его взгляд был тверд и ясен.
– Повернись! – приказал эсэсовец.
– Налево кругом! – дублировал команду староста.
Яков, стукнув каблуками, выполнил поворот. И тут случилось неожиданное. Франц Нойман засмеялся, радостно и счастливо.
– Ком! Иди! – поманил заключенного пальцем. – Я тебя знаю. Но забыл… Как твое имя?
– Шаг вперед, представься! – зашипел Миша-цыган.
– Заключенный номер девять тысяч десятый! – произнес узник.
– Найн! Нет! – чуть поморщился Франц. – Дайне наме? Твое имя?
– Николай Ветров… – прошептал Яков.
– Гут! Зер гут! – радостно оскалился эсэсовец. – Ты есть шахшпилер? Шахматист? Да? Громче!
– Да… – произнес Яков, и холодок недоброго предчувствия кольнул где-то рядом с бешено бьющимся сердцем.
– О! О! Какая встреча! – не переставал улыбаться комендант. – Я видел тебя на турнире в Баден-Бадене! За два года до войны. Зер гут! Какой неожиданный сюрприз, маэстро!
Эсэсовец наклонился к самому уху шахматиста и тихо прошептал:
– Но там, помнится, ты играл совсем под другой фамилией! Я её хорошо помню. Пусть здесь это будет нашей маленькой тайной, хорошо?
Штейман молчал, ошеломленный, чувствуя на себе сотни взглядов со всех сторон.
Новый комендант дружески похлопал его по плечу:
– Ты не есть бояться! – на ломаном русском произнес Нойман. – Ты есть радоваться! Я люблю и ценю таких людей!