Лена прошла на кухню разогреть ужин, а Виктор в это время смотрел на льющуюся воду и, в очередной раз, принимал решение. «Я сам выпутаюсь из этого клубка».
В это время на другом конце города удивительно красивая женщина сидела за столом на кухне и смотрела в одну точку. Одна за другой сигареты сминались в пепельнице, и дым от них рассеивался вокруг, образуя стойкий душный запах. Ира хотела забыться. Рядом на столе стояла откупоренная бутылка вина и бокал. С одной мыслью «куда я качусь», она наливала вино и пила маленькими глотками, с каждым глотком надеясь, что вот сейчас, сейчас, стресс, наконец, отпустит, напряжение улетучится и какая-нибудь спасительная мысль придет в голову.
Она хотела напиться до беспамятства, но сладковатое вино, только туманило взгляд, заставляло дрожать руки, а мозг работал ясно и четко. Ни одного желания или намерения, которые помогли бы ей встряхнуться и сбросить с себя окутавшее ее оцепенение, не приходило.
Ира курила, втягивая в себя едкий дым, и с каждой затяжкой надеялась, что вот сейчас, после этого вздоха, наконец, придет расслабление – ноги станут ватными, голова поплывет куда-то, и все мучительные мысли, стучащие в висках, улетучатся, и, наконец, придет одно спасительное решение, которое поможет не вслух, напоказ, а внутри себя, сказать: «А пошли вы все подальше… Все еще будет нормально…»
Но напряжение не спадало. То одна, то другая обида или унижение последних дней всплывали в голове и снова тупой болью долбили мозг, который, если давление ослабевало на мгновение, услужливо-предательски подсказывал: «А еще вот это… Ты забыла?». И снова все обрушивалось не нее и некуда было деться от себя.
Она никогда никому не жаловалась и ненавидела, когда ее жалели или даже сочувствовали. Потребность делиться с кем-то своими волнениями или неприятностями, давно уже покинула ее, оставив после себя осознание одного: чужим нет дела до твоей боли, а родным она болит вдвойне. А это значит, что никому нельзя говорить о своей боли. Первым – потому что, в лучшем случае, услышишь в ответ равнодушное «да, понимаю тебя». А вторым – потому что самой потом станет еще хуже от осознания того, что близкий человек думает о тебе и мучается вместе с тобой.
Одним твои неприятности покажутся мелкими и незначительными, другие сразу же попытаются найти виноватого, третьи будут причитать «ах, акая же ты несчастная», и это было еще хуже, чем осознание чьей-то вины или равнодушие.