Нет, это невозможно! Неужели?.. Это, наверно, снится…
Я потрогала рукой свежую, ещё влажную афишу – она пахла клеем, инеем и ещё чем-то – тревожным и мучительно-сладким…
Вот и дождалась! Вот и свершилось!
Я бежала по Цветному, не разбирая дороги, в глаза било солнце – так ярко, так слепяще! С крыш капало, текло на головы прохожим… На тротуарах – синяя весна вперемешку со вчерашней метелью…
Подбегаю к цирку. И даже глаза прикрываю рукой в первый миг. На фасаде – огромный портрет Енгибарова!
Здравствуй, Лёня! Неужели это не сон?
Взбегаю по мокрым ступеням. Беру билет на вечернее представление. Куда же деть себя до вечера? Как пережить, перетерпеть эти бесконечные девять часов?..
* * *
И вот я снова здесь. В Старом цирке на Цветном.
Время тут как будто остановилось: тот же острый запах опилок, те же мутноватые зеркала под матовыми фонарями, те же билетерши в дверях, ничуть не постаревшие за двенадцать лет. Даже униформа на них не переменилась!
Подхожу к портьерам, отделяющим фойе от кулис. В просвете их что-то металлически поблёскивает, слышны шаги, голоса, мелькают фигуры пробегающих в спешке людей…
Табличка: «Посторонним вход воспрещён!» Что-то я не помню её здесь раньше. Пожалуй, это – единственное нововведение за эти годы. И стоит на страже закулисной стороны – этой притягательной страны – серая, хмурая униформа.
А тогда…
* * *
Меня никто не остановил тогда. И я вошла за кулисы…
Лабиринт лестниц и огней, распутываясь, расширяясь, вывел меня к двери. На двери – табличка «Леонид Енгибаров». Сейчас, через несколько секунд, я увижу его. Сейчас, только переведу дыхание…
Сколько раз за эти три года я представляла себе нашу встречу! Полумрак гримёрной, мягкие огни, помноженные зеркалами, и – он, удивлённый, радостный, поднимающийся мне навстречу… И я говорю ему: «Я обещала прийти, и вот пришла».
Я постучала.
«Войдите!» – услышала его (его ли?.. ну да, несомненно его!) голос. И – с остановившимся сердцем – вошла.
Ярко, душно горели лампы… Комната была битком набита людьми! Журналисты с репортёрскими сумками, друзья, знакомые… Ведь это был день премьеры!
Енгибаров сидел перед зеркалом – и потому я увидела его сразу всего – плотно обтянутую майкой спину, плечи, утратившие за эти годы мальчишескую угловатость, и – лицо в зеркале. Бледное и нервное лицо актёра, которому досаждают назойливые посетители и мешают готовиться к выходу.