И я прочла ему маленькое стихотворение, только что написанное:
Я пишу тебе письма,
Я пишу тебе длинные…
Опускаю их в ящик,
Холодный от инея.
Гулко в дно ударяются
Мои беды и радости…
Только письма теряются,
Ведь они – все без адреса…
– Хорошо, – сказал он. – Мне нравится.
– Правда?
– Правда! – засмеялся он. – Я всегда говорю правду.
Сердце моё ликовало.
Он улыбнулся:
– А ведь мы с тобой коллеги! Я тоже пишу. Только не стихи, а новеллы. Вот послушай одну, это самая короткая:
Я карманный вор. Я король карманных воров.
Я богат и счастлив. Я почти что счастлив…
Жаль только, что никто в кармане не носит сердца.
Он замолчал. Лицо его, такое открытое и приветливое, замкнулось. Нет, наверное, не почудилось мне тогда, в цирке, что, кроме трёх зонтиков, у него никого нет…
Чем я могу помочь ему? Как поделиться с ним той радостью, которую он сам подарил мне?
– Ну, что с тобой? – окликнул он меня, словно вернувшись издалека. – Улыбнись сейчас же!
Он состроил рожу, чтобы рассмешить меня, и мы оба засмеялись, но – невесело.
– Почему вы смеётесь?
– Так я же клоун…
Ветер убрал волосы с его лба, высокого и чистого, как у ребёнка. А на правой щеке я увидела маленькую родинку… Смотрела на него и думала о том, что самое прекрасное и самое удивительное, что могло случиться в моей жизни, – уже случилось…
Мы прощались у подножья длинной каменной лестницы. Ступени были мокры и засыпаны кипарисовыми иглами…
– Приходи ещё в цирк, – сказал он.
– Мы уезжаем через три дня.
– Жаль… Тогда приходи ко мне в гости! Завтра утром, часов в девять, позже у меня репетиция. Хочу показать тебе, что я пишу. Придёшь?
– Приду… – сказала я не очень уверенно.
– Комната двадцать четвертая, второй этаж. Запомнила? Ну, так я жду тебя.
И он побежал вверх. На последней ступеньке оглянулся.
– Приходи! – крикнул он. – Я буду ждать!
…Идти было не больше пяти минут. Я вышла за полчаса до назначенного часа. Подошла к гостинице. Встала за деревьями и пыталась угадать, которое из окон – его…
У входа – вывеска: «Дом артистов цирка».
Из распахнутых окон слышались голоса, детский плач, негромкая музыка… На лоджии третьего этажа загорелый до черноты атлет, лоснясь на солнце потом, выжимал гири. Изредка хлопала входная дверь.
Медленно тянулись минуты…
Казалось, что стою у черты, переступить которую не хватало духу. Войти и сказать: «А я – ношу сердце в кармане…» Но на меня вдруг нашёл такой страх, такое смятение, почти отчаянье! Стояла, стояла там, за деревьями, не в силах сдвинуться с места…