Время шло к полудню, но безоблачный день не давал света – тень лунного диска медленно, но неотвратимо наползала на солнце, заслоняя его сначала на четверть, потом до половины, пока не скрыла его полностью. И стало вдруг днём темно, как бывает лишь вечером. Стих ветер, замолкли птицы, неслышно стало привычных звуков жизни огромного города – потрясённые люди, бросив дела, испуганно смотрели на небо. В наступившей тишине слышались лишь слова священной книги, что читал больше не глядя в неё Бальтазар, не было надобности в освещении, ведь он за долгие годы выучил текст наизусть. Жрец изменился: в оттенках тревожного света, бросающего на священную рубаху и белую круглую шапочку кровавые отблески, он стал величественнее, а его лицо аскета сделалось суровым и почти таким же безжизненным, как лицо каменной статуи. Он словно стал выше, голос его гремел фразами священной книги, и сделалось жутко и от слов его, и от полуночного мрака, опустившегося на небо в середине дня. Казалось это жрец силой своей веры, скрыл его от ветреной паствы, ещё вчера возносившей молитвы своему единственному богу, а сегодня отвернувшейся от него.
И люди, глядели испуганно на страшное зрелище, и кто-то видел лишь чёрный круг, а кто-то крылатое солнце с птичьим хвостом и двумя головами чудовищ смотревших в разные стороны. Но те и другие видели в этом знамение и не понимали его. Лишь Бальтазар взирал на него влажными от слёз глазами, читая молитву низвергнутому Богу. Старый жрец верил, что этот день наступит, верил и ждал всю свою жизнь, боясь лишь, что смерть прервёт его ожидание. Потому что знал, что вслед за крылатым солнцем на землю Серединного мира ступит Пророк.
***
Апрельское солнце падало в бездонную пропасть у края мира, заливая светом небольшую долину, зажатую изгибом реки с одной стороны и лесом с другой. По ней к открытым воротам в крепостной стене возвращался рабочий люд, тянулись повозки, спешили всадники, сопровождая покрытую королевскими вензелями и дорожной пылью карету.
Велик был город Добробран и славен, и страшен Драконьей башней городского острога и местом казни у Касагранды – городского дома собраний. Хотя и звали его иногда Пёстрая Корова, ведь именно она, отбившись от стада дикого племени, спасла жизнь будущего основателя города, вскормив своим молоком. Та история произошла много веков назад, сейчас город сиял в зените славы островерхими шпилями Высокого замка и золочёными макушками храмов Девы-Матери; его заросшие мхом, покрытые боевыми шрамами неприступные стены, высоко уходящие вверх, гордо смотрели сквозь щели бойниц на спешащий укрыться за ними народ.