Я неожиданно понял, к чему клонит мой спутник. И мне это совсем не понравилось.
– Погоди-ка, погоди, – перебил я собеседника. – Ага. Аллюзии, значит? То есть хочешь сказать, что мой отец, который всю жизнь отдал борьбе с ворами, хотел, чтобы какой-то жулик стал воспитывать его детей? Чтобы его сын принял этого Костика с распростертыми объятиями? Называл папой? Так что ли?
– Так ведь не о Костике речь, Юра. О тебе. И о матери твоей. Ты, конечно, извини, что лезу, но мне кажется, твоя принципиальность убивает её. Она потеряла мужа, а теперь от неё отказался ещё и любимый сын. Не правильно это. Память об отце должна помогать преодолевать старые обиды, а не порождать новые.
Я вскипел. Вот значит как?! Вот к чему весь этот разговор – выставить меня виноватым?
– Юра, – взволнованно произнесла Мириам, – Юра, не надо… Не надо, мой дорогой.
Но я уже ничего не слышал. Игорь затронул самую больную тему, и сейчас ему придётся выслушать всё, что я думаю о его притчах.
– Знаешь, Игорь… – я старался говорить спокойно, но мой голос дрожал от возмущения. – Оставь свои байки для собственных детей. Ты и наполовину не представляешь, насколько мерзко и оскорбительно видеть, как человек, место которого на тюремных нарах, целует твою мать, обнимает её своими жирными лапами. А она, вместо того, чтобы выгнать его взашей, вешается вся на эту мразь. На существо, которое я даже человеком назвать не могу. Потому что не может нормальный человек спокойно жить после того, как людей резал и вагонами воровал при всеобщем голоде. Сравниваешь мою мать с Настасьей? Так скажи мне, какого хрена, твоя Настасья от колдовства не отказалась, а? Зачем ей был нужен этот дар, если она с ним так страдала?! Скажи мне, Игорь, если моя мать так любит меня, то какого хрена это воровское хайло до сих пор с ней спит, и называет моих сестёр «доченьками»? Какие они ему, на хер, доченьки?! Они дочери моего отца! Полянские!
– Юра, прошу, остынь, – Мириам встала у меня за спиной, положила руки на плечи, – зачем тебе это?
Игорь отреагировал спокойно. Он лишь грустно усмехнулся и закурил новую сигарету.
– Ты молод, Юра. Очень молод и очень горяч. В тебе пожар, и дым от него застилает глаза, не позволяя увидеть свет. Ты думаешь, что всегда прав, но жизнь гораздо сложнее. Она гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить.