2
…Легкая и тоненькая фигурка Тиль вынырнула из подъезда на улице Мира, достаточно ежась от холода утра. Все – таки восемь утра на часах, и, несмотря на свитер, что называется, кожу морозило. Волшебница порядком не выспалась и долго думала, ЧТО бы смочь сказать на собеседовании. Очень ее насторожил не по – детски серьезный но молодой голос, но скоро тревога была отброшена: это же всего лишь администратор, а после передал по факсу этому шефу, что к нему придет девушка. Вот как раз о Энрике Тиль вообще было думать страшно. Если в самом Братске вся аура черная, то и шеф наверняка не лучше, гром и молнии мечет. Так не спеша и шла Тиль по утреннему Братску, в сторону центра города, и хрустел каскад битого стекла под ее ногами, вокруг сплошь и рядом валялись окурки, банки, и прочее дерьмо. А по дорогам гудели машины, шурша колесами, а троллейбусы напоминали своими «рогами», что люди здесь еще живут, что они, эти жители, на самом деле так привыкли, и так будет всегда…
Люди, шедшие впереди юной Иной, курили не переставая. Все как один – насквозь пропитанные чернотой. Волшебница уже успела успокоиться, но дискомфорт все равно не покидал ее. Вся энергия города очень отличалась от питерских местечек, и что самое страшное, в ауре Братска не было природной живости. Мертвая, искусственная «скорлупа», работала как машина, высасывая последние силы. Злые взгляды пробегали по девушке, но Тиль уже было все равно. Даже свежесть утра не то что не взбодрила, а наоборот, усугубила состояние, и вначале нечто тяжелое принялось давить на затылок, а после голову в этом месте расколола БОЛЬ. Энергоболь. Она особенная, не касается физического тела вообще, но кусающая энергетически столь крепко, что мало не покажется! Звенели комары в парке на улице Кирова, летали первые бабочки, да и сама трава, еще сияющая от росы, была похожа на искусственную. Здесь ничего не строили нового, а самими людьми правит СТРАХ. Замороженные глаза горожан наводили Тиль на мысли о том, что это вовсе не живые люди, а какие – то марионетки! Даже бабульки, продающие семечки возле городской поликлиники, злобным взором проводили Иную. А в Сумраке картина утра была поистине чудовищна…
Тильсирвэ дышала ровно и глубоко, не обращая никакого внимания на выбросы алюминия и метилмеркаптана. Она Иная, и потому людские болезни никогда не коснутся это вечно юное тело. Но в городе под названием Братск у нее никогда не будет любви к какому – нибудь юноше. Ведь все нормальные здесь уже давно в земле, на кладбище! Либо с разрубленными венами, либо с пулей в голове. И девушку охватил дикий страх, что она всегда будет одна, здесь, в этом краю. И уж лучше отдать себя на растерзание шефу, чем жить веками или лучше годами одной, испытывая страшное искушение от одного только вида влюбленных парочек… Восемнадцать лет – чудовищный возраст, когда свет клином сходится на отсутствии любви или развлечении по горло… И Тиль чувствовала, как ореол Сил кипит, бурля в венах, что чудовищная мощь Великой Иной ищет выхода… Сердце билось так, что вот – вот готово было из груди выпрыгнуть. Из глаз хлынули горячие и безудержные слезы отчаяния. Захотелось умереть прямо здесь, на площади и больше не подняться…