Техника акварели - страница 2

скисшее молоко.

По стенкам пушистой пыли

до последней бутыли,

в коей ничего нет, —

срывается на фальцет.

Зубья и шестеренки

играющий на гребенке

перебирает: там

та-ра-рам.

Лестницы потайные,

шатуны часовые —

механический мрак

вторят ему: тик-так.

Ночь, как язык, немеет,

музыка цепенеет,

ключ открывает дом —

никого за столом.

Пусть ночь кругом тиха, темна,

за светляком плывет луна —

свечой внутри освещена,

речной водой окружена.

Пусть мне безумье суждено,

ромашки, клевер – все равно

к себе зовет меня оно,

как стебель лилию на дно.

Ступай за ним, тянись, плыви

на огонек своей любви…

Скажи ему, что я живу —

могу держаться на плаву.

Тебя в кольце из плавунцов

несет река – в воде лицо

среди цветов и диких трав

плывет, тобой быть перестав.

Там ил речной тягуч, глубок,

над головой зеленый дрок.

А песню держит между строк

последний воздуха глоток.

Кипы зелени и кроны,

обмелевшие пруды,

теплый дух и цвет зеленый

взбаламученной воды.

Лучше места не бывает —

на подгнившие мостки

только ряска набегает

да качает поплавки.

Здесь на выжженном суглинке

одуванчиковый пух,

и выходит из травинки

вместо курицы петух.

Человек стоит трехтонный

с кепкой вечною в руке,

и буфет пристанционный

на обеденном замке.

Там встают не слишком рано

и живут до похорон,

из граненого стакана

пьют державный самогон.

С буквы пишутся заглавной

слово «хлеб» и слово «труд».

Климат там неблагодарный:

что посеют – не пожнут.

Не упомнить то, что было,

стало в памяти светло —

мусор к берегу прибило,

стрекозиное крыло.

Память – мусор тот же самый,

прицепившийся репей:

как на снимке, папа с мамой,

леска, банка для червей.

Это смерть пришла? – Ну что вы,

просто детская рука

ящик тронула почтовый,

дотянулась до звонка.

Нас с тобою здесь не знают —

мы пойдем как грибники

по дороге, где гоняют

бабочек грузовики.

Она войдет немного погодя,

окно откроет сердцу и молитве —

и зазвучит симфония дождя

прекрасная, как роза на пюпитре.

О, сколько в ней хрустальных голосов,

высоких нот и восхищенных взоров!

Ей шум понятен лиственных лесов

и глубина готических соборов.

В ее подвалах столько тишины,

что кажутся бессвязным бормотаньем

слова людей, которые смешны

перед ее порывистым дыханьем.

Шквал налетит – по крыше жестяной

пройдет горохом ледяного града

и окружит волшебною стеной

сияющего водопада.

Он будет истончаться и редеть

при свете дня, на тысячу особых