Течение Катуни – быстрое, катеру нужно было идти против него, и казалось, если смотришь на берег, что он стоит на месте, только со временем можно было заметить, что мы все-таки движемся. А если смотреть за борт на воду, то казалось, что мы мчимся, как на ракете. Мы с братом стали смотреть на белесо-зеленоватую воду, показывая друг другу на огромные буруны, что время от времени появлялись рядом. Нам представлялось, что оттуда сейчас вынырнет огромная чудо-рыба. Мама все одергивала нас, боялась, что вывалимся за борт и не давала лишний раз повернуться – посмотреть по сторонам. Катер шел, казалось, очень долго. Мы уже клевали носом, когда вдруг неожиданно рядом оказался противоположный берег и катер, как тараном с разбегу, пробороздил носом пологий берег из мелкой гальки. Трап спустили прямо с носа, а не с борта, и он уходил вниз крутой горкой. С трапа нас подхватил и поставил на землю какой-то бородатый страшный дядька. Он и маму нашу хотел подхватить, но она отмахнулась от него и, осторожно балансируя руками, спустилась сама. Мама взяла брата за руку, в другой руке у нее было зеленое ведро, и мы пошли вдоль берега по тропе. Я все боялся отстать, и когда дистанция между нами увеличивалась и цветастый подол ее платья только начинал прятаться за кустами, бегом догонял их.
Наверное, мы шли долго, потому что когда вышли к протоке, что ответвлялась от основного русла Катуни, то видно было, что мы оказались значительно ниже нашего села, что осталось на другом берегу. Катунь в главном русле мощно и быстро несла свои холодные воды, к ней даже страшновато было подходить близко. В протоке же вода была тихой и чистой. Было видно дно и стайки мелкой рыбы. Какое-то время мы с братом наблюдали за рыбешками. Когда они всей стайкой вдруг делали крутой разворот и отплывали, то их белые бока пускали в нас много-много солнечных зайчиков. Когда проплывали несколько чебаков покрупнее, стайка мальков мгновенно исчезала куда-то и потом, словно из ниоткуда, появлялась снова. Солнце поднялось выше кустов и уже хорошо согревало. Мама разложила наше нехитрое снаряжение, расстелила клеенку на траве и достала еду. Есть уже давно хотелось.
Ломать ветки облепихи было нельзя. Мама рвала ягоду с куста в большой ковш, из которого потом пересыпала ее в ведро. Нам с братом следовало из ведра выбирать попавшие туда листья и сучки. Это было скучно. Самим рвать ягоду у нас не получалось, она была высоко, не достать, да и острые колючки на ветках не подпускали, даже если и можно было до яркой ягоды дотянуться. Однако мы все равно по одной ягодке то с одного куста, то с другого, каждый в свою маленькую кружечку, что-то насобирали. У нас был свой маленький белый бидончик, на котором была нарисована ярко-оранжевая веселая белка, туда мы свою детскую добычу старательно ссыпали. Потом мама сломала нам все-таки по несколько небольших, но рясных веточек, и, сидя на клеенке, мы с усердием их обирали. Уже голые, без ягод, ветки потом сбросили в реку. Река подхватила их, явно желая нам помочь. Словно узнав каким-то образом о сломанных ветках, где-то вдалеке на дороге за кустами появился егерь на коне. Мама прижала нас к себе, и мы, затаившись, ждали, когда страшный дядя егерь уедет. Конь его фыркал, не желая лезть в колючие кусты. Егерь гикнул на него, и вскоре они умчались по пыльной дороге. Нас он не увидел.