Нет ничего удивительного в том, что за годы тайной службы при условиях, когда все нити и связи распутать не представлялось возможным, Шахназар Потапович превратился в окончательного фаталиста. Но нити нитями, государственные игры играми, а свои гонорары он подсчитывать умел. А вот эмоции позволял себе редко. Сегодня как раз был такой день.
«Никогда не было и вот опять, – лихорадочно раскручивался психоз Перекупкина. – Тут у нас в Окраине черт знает что назревает, а они все пилят и пилят бедную нашу вареничную. А у нас народ бунтует, президент ворует. Бог мой! Да он хотя бы выглядел на те зелененькие, что текут к нему в карман! Ну хоть бы лицо поинтеллектуальнее сделал! Ей-богу, стыдобища. Стилист, похоже, и тот от него сбежал. Брюки собираются гармошкой – и это во время официальных визитов в Веропу! Совсем уже мух не ловит. А скоро выборы. Позор, позор!»
Что же делать? Как все оказалось настолько запущенным? Нет, «что делать?» и «кто виноват?» – это классические вопросы великолосской литературы, а к ней Перекупкин в силу своего в меру космополитического, в меру окраинного мышления иметь отношения не хотел. Да и понимал он: все равно классическая великолосская литература тут никак не могла помочь.
Неудобство заключалось еще и в том, что Перекупкин официально принадлежал к окраинной партии власти и должен был участвовать в будущей президентской гонке как ближайший соратник Метелицы. Должен был, но не хотел. Это было неперспективно. Ибо мятые старомодные костюмы действующего президента раздражали не только его фиктивных соратников – они давно уже стали притчей во языцех на всех рыночных перекрестках и возглавляли список претензий к нему, любовно составленный деятелями окраинной оппозиции.
Народ устал от Метелицы, чем ловко пользовались его критики, однако на народ им тоже было наплевать. Падение уровня доходов населения лишь замыкало список оппозиционных претензий. А где-то посередине фигурировала потеря приличного куска окраинной территории, отхваченного военными соседней Великолоссии. Впрочем, прямых претензий к сильной державе оппозиционеры не высказывали. Им это было невыгодно. Те из них, кто не заручился умериканскими инвестициями, уже склонялись к неплохо оплачиваемой дружбе с мощным соседом.
Самостоятельность ни деятелям оппозиции, ни действующему окраинному правительству была явно не по карману. С виду принципиальным и смелым деятелям оппозиции приходилось микшировать свой прагматизм, на деле выбирая между великолосской трубой с природным газом, подаваемым бесперебойно и с приличными скидками, и мечтами о злополучном куске земли, вокруг которого было за годы уже наверчено столько идей, что сам кусок совсем исчез в тумане патриотического пафоса. И отчего-то выглядел этот туман одинаково как с соседской, так и с окраинной стороны…