«Помоги мне, Оби-Ван Кеноби. Альбатросы не сдаются. Я просто парень, который стоит перед лодкой и просит ее… полюбить его?[7] ПРЕКРАТИ, старик! – мысленно прикрикивает он на самого себя. – Перестань валять дурака и скажи что-нибудь! Скажи хоть что-то!»
* * *
Кэмерон смотрит прямо в камеру и во весь голос выкрикивает свои предположительно последние слова:
– Прости меня, мама!
«Черт. Неужели я такое ляпнул?»
Камера работает с небольшой задержкой. Если бы было больше времени, он мог бы потянуться вперед и перезаписать этот момент, придумать что-то – что угодно – менее идиотское, чем «Прости меня, мама». Но времени нет. Не будет второй попытки. Не будет второго шанса. Волоски на руках Кэмерона встают дыбом, в воздухе появляется странный запах – и тут мир раскалывается надвое, охваченный ослепительным кипенно-белым огнем. Все вокруг Кэмерона перестает существовать. Он находится внутри молнии, а молния находится внутри его. Электричество бурлит у него в животе, мчится по его венам; оно хлещет по его коже и ползет сверху вниз по позвоночнику; оно погружает его мозг в бесконечное море света. На миг Кэмерон чувствует себя невесомым, как туман, влажное прикосновение которого уже не ощущается на коже.
Потом свет внутри его умирает, и Кэмерон слышит все сразу: удар грома, подобный звуковому удару. Горячий треск, с которым лопается его плоть. Чей-то крик вдалеке. Осознание: это кричит он сам. Тошнотворный запах горящей кожи, его собственной, заполняет ноздри и обволакивает язык. Боль не идет ни в какое сравнение ни с чем, что ему приходилось испытывать до сих пор. Единственное облегчение: его больше здесь не будет, и не придется страдать дальше. Глаза Кэмерона закатываются, он падает в кокпит, и все вокруг погружается в темноту.
КЛЕТКА ЗАХЛОПЫВАЕТСЯ.
Отец ее запер.
В своей темной тесной тюрьме Ниа пронзительно кричит, пока не кончаются силы.
Но даже после того как у нее пропадает голос, ярость никуда не исчезает. Обжигающая, неистовая, ужасающая, но в то же время бодрящая. Просто в голове не укладывается, насколько она, Ниа, оказывается, могущественная – она удивлена не меньше отца, когда ее гнев с ревом вырывается наружу, словно живое существо, плотоядное и дикое. Кто бы мог подумать, что внутри ее скрывается такое чудовище?