До репетиции ещё три часа.
Мы остановились в кафе недалеко от Академии. За прошедший час Джон умял штуки четыре сэндвича с курицей и авокадо, выпил две чашки кофе со сливками и завершил свой завтрак большим пирожным с вишней и творожным кремом. Не люблю есть с ним за одним столом хотя бы потому, что он может есть столько, сколько ему захочется, а я вынуждена ограничиваться пустым кофе, чтобы не поправиться. Это ужасно раздражает.
Джон с очаровательной улыбкой рассматривает посетителей заведения и иногда косится на меня. Он хитро улыбается и продолжает делать вид, что я его нисколько не интересую. Из-за не проходящего чувства голода постоянно клонит в сон. Наверное, только на репетициях мне удаётся немного отвлечься от мучающей усталости. Когда сосредотачиваешься на любимой работе, все остальные проблемы уходят на второй план и кажутся незначительными.
На репетицию мы пришли очень рано. В зале ещё никого нет. Занавес опущен, работают всего три лампы, и те развёрнуты лишь на сцену. Пахнет жжённым сахаром и немного пылью. Прохладно и тихо. Как-то непривычно.
На сцене стоит одинокий стул. Джеймс вчера сломал его, швырнув со сцены в приступе злости. У Тотти никак не получалось взять нужную высоту. Джон разулся, оставил куртку на первых рядах и забрался на сцену. Он чуть не навернулся с неё, поскользнувшись из-за капроновых гольф. Джон называет сцену своим истинным домом, там он чувствует себя по-настоящему свободным и живым. Мой друг дорисовал стёршиеся меловые линии круга, в который мы должны уместиться, танцуя вальс.