Как-то окинув Джона потускневшим взглядом, глотая пьяные слезы, отец плаксиво посетовал: «И зачем ты родился… Вот кому ты в этой стране нужен… Ни-ко-му. Ну что ждет тебя…». – И ударом кулака по столу вынес окончательный приговор: – Марёха».
Расточать время на жалость к себе мальчику не позволяла сама жизнь – унизительная, жестокая неразборчивостью. Взрослый, малый – никого не щадит. И эта безрадостная жизнь взращивала в мальчике протест бессмысленному прозябанию. Судьба отца и его друзей, в мареве беспробудного пьян-ства которого он жил, формировала в его подсознании ориентир на будущее: «Я не буду таким. Я не утону в нечистотах унылой жизни». Этот вдохновляющий клич заставлял мальчика самостоятельно выкарабкиваться из духовного мрака.
«Кувыркаясь» в созерцании никчемного нищего окружения, перебиваясь подачками сердобольных соседей, Джон в шесть лет занялся предпринимательством. Бутылочный промысел стал спасением от голодных головокружений. Запас бутылок пополнялся совместными попойками отца с такими же выпивохами, как и он. Стеклянный бизнес большого дохода не приносил. Конкурентным было это ремесло. Однако несмотря на малолетний возраст сообразительному малому удалось вклиниться в водоворот этой коммерческой деятельности. Хотя часть прибыли забирал отец на «восстановление здоровья», несколько фунтов, припрятанные в потайных отворотах истрёпанных штанов, будоражили его детское воображение. Пересчитывая свои копеечки, мальчик чувствовал душевную эйфорию. А вместе с этим потаенным чувством и некую независимость. При всём разнообразии юдольной жизни Джона вдохновляли минутки созерцания образа Мадонны. В душе маленького мальчика обликом святой Богородицы запечатлелись смутные очертания матушки. Иконка с двояким обличием помогала ему пережить часы горькой безысходности, а в минуты радости он тоже обращается к матушке в лике Богородицы. Мамочка ушла из его жизни, когда ему не было и трех лет. Но присутствие матушки Джон ощущает. Иконку эту он носит всегда с собой. После смерти матери отец не женился и не приводил в дом женщин. В подпитии повторял: «Никто не сравнится с Матильдой моей». Мать Джона звали Матильда. Тетушка Мэри, сестра отца, жалея умершую родственницу, говаривала, что ту сломала безмозглость братца, а доконали несчастную запойное пьянство и депрессия того. Джону из этого жалостливого воздыхания понятно было всё, кроме какой-то депрессии. И от этого непонятного диагноза ему становилось жалко отца. Ютясь в парах дурманящего алкоголя, Джон маленьким сердцем чувствовал глубину отчаяния отца. И будто чувствуя это притяжение, и в роди-теле проблескивало скудное пробуждение отцовства. В глубоком похмелье, приобнимая сына и глядя погаснувшим взором в одну точку, он пытался донести до Джона смысл жизни, в которой сам не нашел своей соломинки. «В стране, которую создали насилием, оплот могущества – это Сила. Стукнув со всей пьяной мочи по столу, добавлял с озлобленной беспомощностью: – И Власть. И Никого над собой». И в этом пьяном беспомощном призыве чувствовалась боль сломленного, подавленного человека.