Его сослуживцы покатились со смеху.
– Ну и сказанешь ты иногда, хоть стой, хоть падай!
– Не мели чепухи! С меня бреда этой шпионки хватило, больше не выдержу!
– Мне кажется, или вы заодно только в такие моменты? – буркнул Кифран.
Все это время Рей слушала их разговор с отрешенной миной, уставившись в одну точку. Внутри нее как будто щелкнул переключатель, полностью вырубив все эмоции. Кто эти люди? Чего от нее хотят? Почему выставляют сумасшедшей? Теперь все это потеряло смысл.
– Йонсу! – внезапно крикнул Гисберт. – Займись ей тут. Посмотрим, насколько хватит ее выдержки. Только не перестарайся, мы же строим тут из себя гуманных.
Из угла помещения выплыл худой сгорбленный силуэт. Оказывается, этот человек, скрываясь в тени, присутствовал здесь с самого начала.
– Слушаюсь, господин, – хрипло отозвался он.
Бунад неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал и, хлопнув по стене, вышел. Насвистывая веселую мелодию, Кифран прошмыгнул за ним. Последним ретировался Гисберт, бросив напоследок Рей:
– Надеюсь, тебя научили терпеть боль, иначе несладко придется.
Решетка с грохотом врезалась в землю. По воздуху пролетело гулкое эхо.
– Наконец-то мы остались наедине.
Вздрогнув, Рей подняла голову. Тип по имени Йонсу, оскалившись, пожирал ее жадным взглядом.
Это определенно не к добру.
В ответ на свои опасения Рей почувствовала резкую боль, от которой в глазах взорвался фейерверк искр. Ее тело словно скрутило под давлением невидимых тисков, сжимающихся сильнее с каждой долей секунды.
– Ч-что происходит?
Йонсу, как заправский охотник (или маньяк), молча созерцал ее муки. Прищуренные ярко-желтые глазищи так и светились от удовольствия.
– Прекрати… немедленно, – выдавила Рей сквозь зубы, понимая какой-то частью сознания, кто служит виновником ее адской боли (хоть это и не поддавалось никакой логике).
– Не могу, лапуля, это моя работа, – ласково проворковал Йонсу. – Хотя работа – не совсем верное описание, для меня это скорее приятное времяпрепровождение.
Давящая сила возрастала, расплющивая внутренности, отчего Рей хотелось истошно завопить, но из ее рта не вылетало ни звука. Продолжая биться в конвульсиях, она впервые за много лет почувствовала, как по щекам струились дорожки слез. Казалось, истекла вечность, прежде чем душевыворачивающий прессинг исчез.