– Подрывной разговорчик?
– Ась?!
– Подрывающий веру, разговор произошел?
– Нет, про веру ничего сказано не было. Говорит, я – гончар. Работу ищу. А руки то – белые. Мягкие, как у младенца. Ни то, что шрамов, царапины ни одной.
– Иди, ты!
– Точно, мы все видели и щупали, потом. Он, значит, спрашивает: «Где, у вас – трактир?» Стало совсем подозрительно. Чего спрашивать? Трактир, в любой деревне, без спросу, слепой найдет.
– Да очень подозрительно. – Согласился Войтеховский.
Он налил себе в кружку вина, выпил и кивнул Брюхатому: «Продолжай, дальше».
– Самое главное видел, что другим недоступно.
– Ого!
– Вот то-то и оно! Вы, говорит, не подскажите, как оно, тут, у вас. Это он к Гансу, так. Словно к благородному. Ганс, про себя, подумал, что кто, из соседей ненароком подошел. Глядь – нет никого рядом. А, этот опять: «Вы не скажите, как в трактир пройти?» Ганс крутился, крутился, по сторонам – нет никого. Скажи, Ганс?!
Крестьянин, которого Юрген встретил у входа в деревню, энергично закивал.
– Точно! Все так и было. Оборачивается, ко мне, словно я не один, а кругом еще кто-то есть. Я весь вспотел. Он как ушел, я сразу – к Клаусу.
– Собрались мы возле Вальтера. Видим – идет. Не осенил себя и сразу: «Здорово!» Мы его связали, конечно.
– Конечно.
– Послали за фогтом. А, до утра, в сарае у Клауса заперли.
– У меня! – Подал голос, заросший черной растопыренной, как веник бородой мужик.
– Поставили стражу.
– Два моих сына, всю ночь охраняли.
– Утром хватились – нет, никого. Ворота на месте, замок на месте, крыша целая, а в сарае – никого!
– Может, подкопался? – Высказал разумную идею Войтеховский.
– Во-первых, подкопа не могло быть. У Черного Клауса, сарай на подмуровке стоит. Во-вторых, он связанный был, и вещи его там лежали, до начала следствия. Ни веревок, ни вещей, ничего не осталось. Испарилось, словно.
– Мои хлопцы глаз не сомкнули. Две собачки с ними были, и Клаус Пастух своего волкодава навязал.
– Собаки не лаяли, парни не спали. Утром фогт приехал. Открываем – пусто.
– Что фогт сказал?
– Ничего не сказал. Послал за преподобным отцом Готвальдом. Тот приехал, почитал молитвы и сказал, что будет писать в инквизицию. Дело это, он говорит – темное. Тут нужен человек, разбирающийся в подобных делах. Ждем теперь комиссара или самого инквизитора.