Гонг. Начинаем чтение книги и уже на третьей странице натыкаемся на признание:
Я замахнулся на самое святое, что есть у нашего народа, я замахнулся на единственную святыню, которая у народа осталась, – на память о Войне, о так называемой «великой отечественной войне».> 1
А куда подевались остальные «святыни»?Нам больше нечем гордиться? На этом достижения многомиллионного народа с многовековой историей закончились?
Продолжаем читать откровения:
И она доводит меня до самоубийства.>1
стр. 3
Мои приговоры заслужены мной полностью. Я не прошу прощения за свое предательство и не желаю прощения за него. Простите за книгу. Мои приговоры к смертной казни справедливы до последней точки. И пусть не хлопочут те, кому предписано приводить их в исполнение: я сам себя накажу.>1
стр. 4
Видимо, Резун раскаивается пресильно-сильно, что задумывается о суициде? Но как тогда объяснить планы на будущее?
Книгу на эту тему я готовлю…>1
стр. 5
Книга об этом будет. >1
стр. 11
Но об этом – в следующей книге. >1
стр. 84
…Я получил много писем. Когда-нибудь я напечатаю их отдельной книгой.>1
стр. 98
…Мы еще вернемся во втором томе этой книги >1
стр. 133
Вам не кажется нелепой аргументация, что если человека приговорили к смертной казни, то ему стоит верить? Если Резуна и приговорили к смерти, то не за книгу, в которой он о приговоре пишет, а за события до написания «Ледокола» – логично, не правда ли? А если даже, допустим, и за литературные труды, то тогда почему Резун считает, что приговоры им заслужены полностью?
Знаю, что у коммунистов найдется много защитников. Господа, я поймал коммунистов на слове и позвольте им защищаться самостоятельно. >1
стр. 6
Замахнулся на память всего народа, а защищаться должны только коммунисты?
…Уступил Гитлеру позорное право быть зачинщиком войны, а сам терпеливо ждал момента, «когда капиталисты перегрызутся между собой» (Сталин, речь 3 декабря 1927 года).>1
стр. 6
В 1927 Гитлер был у власти? Почему Резун приводит цитаты возрастом более десятилетия до начала войны? Разве человек не может поменять свою точку зрения за столь длительный промежуток времени?
Неужели, у других стран был другой план?
Поэтому дипломатическая стратегия многих стран в 30-х годах сводилась к позиции: вы воюйте с Германией, а я постараюсь остаться в стороне. Мюнхен-38 – это яркий образец такой философии.