Янтарного цвета глаза самурая недоуменно расширились. Как и полагалось, Тэкера попала в точку. Сейчас Окита выглядел так, словно готовился изрубить наглую девицу на куски.
Тэкера прикусила щеку изнутри, готовясь к самому худшему. После подобных слов ее запросто могли лишить головы, отняв право на сэппуку. Она может повторить судьбу Сёина…
Рука непроизвольно сжалась в кулак. Что это? Сомнения? Ни к чему хорошему они не приведут.
Пока Тэкера сражалась во внутренней битве, прозвучал голос Окиты:
– Мы еще вернемся к этой теме.
Самурай кивнул в сторону комнаты Тэкеры, ясно давая понять, что сейчас разговор окончен. Он и сам не осознал, почему не поставил девчонку на место. С этим он разберется потом. Не хватало еще, чтобы свидетелем стал Хиджиката!
Подобного ответа Тэкера точно не ожидала, потому едва справилась с немалым удивлением. Самым логичным итогом беседы стала бы ее казнь, но, видимо, Окита придерживался иного мнения. Судя по всему, он готовит для нее изощренное наказание. Интересно, кто еще знает, что она Хакайна?
Это предстоит выяснить. Но не сейчас.
– Проводи меня в комнату, все равно ведь не отстанешь. – Тэкера не имела ни малейшего желания продолжать разговор. На этот раз ее голос прозвучал сухо.
Путь, казалось, длился вечность. Никто из молодых людей не проронил ни слова. Каждый погрузился в свои мысли.
Наконец дойдя до комнаты, шатен остановился на пороге, пропуская заложницу.
– Если все так, как ты говоришь, рано или поздно оно выплывет на поверхность. Станет ясным, понимаешь? А пока мы будем отстаивать свою правду.
Такие слова Тэкера не была готова услышать. Сёдзи с шумом задвинулись.
Медленно опустившись на татами, девушка позволила себе поддаться чудовищной усталости. Теперь она окончательно запуталась. Снова и снова прокручивала в голове слова, в которых независимо от ее желания прозвучали засевшие в голове мысли, Тэкера с удивлением поняла, что и впрямь не хочет причинять этим людям вред. Надо же! Она горько усмехнулась, поражаясь внезапным переменам. За все время, проведенное на поле битвы, в вечном сражении, не отпускающем их четыре года после смерти учителя, она думала, что окончательно потеряла человеческий облик, растворившись в искусстве войны. Тогда ее мало волновало, о чем думают враги, выступающие на стороне нынешнего правительства. Этой причины было достаточно, чтобы без зазрения совести обрушить на них гнев.