Мой ребёнок ест сам. Прикорм с удовольствием - страница 27

Шрифт
Интервал


– Как можно, Григорий Степаныч! – Спиридон ударил себя кулаком правой руки в грудь, в то же время засовывая левой рукой в карман запорожцу одну из хрустящих бумажек Бориса. – Как можно? Что ж я, не понимаю…

– Понимаешь, Спиридон, понимаешь, – Григорий Степаныч ласково похлопал контрабандиста по плечу, – иначе большие неприятности от контрразведки можешь поиметь…

В это самое время возле них появился напарник Спиридона с двумя стаканчиками в руках. Григорий Степаныч ловко прихватил стаканчик двумя пальцами огромной волосатой руки, Спиридон принял второй, они чокнулись и выпили, не расплескав ни капли, несмотря на то что фелюга ощутимо раскачивалась на волнах.

– Будь здоров, Спиридон! – рявкнул старый запорожец. – Ну, пошел я. Обратно из Батума пойдешь – увидимся! Белые тут, красные или зеленые – хоть полосатые, а мы с тобой, Спиридон, всегда тут, в море! – С такими словами он перебрался в свой катер.

Фелюга снова качнулась, будто с нее скинули половину груза. Греки снова распустили подтянутый к рейку парус, и фелюга рванулась вперед, как почувствовавший шпоры конь.


Весь день Борис промаялся в душной тесной каюте и только вечером, когда стемнело, капитан разрешил ему выйти на волю. А днем Борис лежал, раздевшись, истекая потом, и проклинал все на свете. Рана под повязкой не болела, и Борис помянул добрым словом Марфу Ипатьевну и ее целебную мазь. Но совершенно неожиданно воспалился зуб, то есть ранка, что осталась на месте выбитого Карновичем зуба. Щеку дергало и даже, насколько мог определить Борис на ощупь, разнесло. Голова горела, и непонятно было, от внутреннего или от внешнего жара. Сквозь щели в досках Борис мог видеть, что творится на фелюге. Спиридон и его подручный по очереди сменялись у руля. Мальчишка по случаю жары разделся догола, повязал чресла какой-то тряпкой, сверкал на солнце безупречного сложения бронзовым телом и от этого еще больше походил на греческого бога.

Вечером Спиридон открыл тайник и выпустил своего пассажира. Глядя на измученного Бориса с раздутой щекой, капитан поцокал языком, отвязал от пояса фляжку и налил ему такой же стаканчик, как те, что пили они с Григорием Степанычем.

– Ну, господин хороший, ты теперь тоже моряк. Пей, это наша водка, греческая. Да сразу не глотай, во рту подержать надо.