– И вы сами его извлекли, мой добрый друг?
– Угу, – я кивнул пьяной повисшей головой.
Ангелика так и не пришла посмотреть на него, и я напился так, что языком еле ворочал.
– Прямо из-под ребер?
– Да, – в доказательство я чуть приподнял рубаху и показал ещё кровоточащие бинты.
Рулона бинтов мне хватило ещё на две перевязки, потом бинт закончился.
– Какой ужас! – ахнула Шура и сложила руки на груди.
– Стало быть, мой друг, вы самостоятельно сделали надрез, – продолжал допытывать Лука Моисеевич. – Сделали надрез, затем чем-то раздвинули ребра… полагаю, ранорасширителем Госса, извлекли его пинцетом, и сами же зашили рану? При этом не получили ни заражения, ни воспаления? Поразительно…
– Нет, Лука Моисеевич, – покачал головой я. – Не пинцетом, пинцета у меня не было. Пальцами. А заражения не получил, потому как обильно поливал рану санкционным ромом.
– А какую обезболивающую мазь пользовали?
Я показал бровями, что не додумался до этого.
– О! – Лука Моисеевич с уважением и нежностью посмотрел на меня. – Что ж, друг мой, я могу только поздравить вас, могу только бесконечно восхищаться вами! Вы сотворили вещь, безусловно, выдающуюся и достойную внимания. Это действительно хорошее начало.
И он отпустил существо на стол, а оно тут же прибежало ко мне. Я подхватил его на ладонь и стал разглядывать так же внимательно, как это только что делал Лука Моисеевич, будто никогда его ранее не видел. Шура перешла ко мне, и она наклонилась гораздо ближе, чем ранее к Луке Моисеевичу.
– Полагаю, членистоногие?
– Верно полагаете, дорогой друг, – улыбнулся Лука Моисеевич.
– Похоже на класс высших раков, – я потрогал панцирь.
– Похоже, – продолжил улыбаться. – Вы проницательны, очень проницательны.
– Никак не могу определить пол. Нет никаких признаков.
– Бесполое?
– Похоже, что бесполое.
– Да это и не столь важно.
– Но как объяснить эту мордочку? Ведь это совершенно точно примат, скорее всего, даже гоминид. Мы даже можем рассмотреть характерные резцы, если приглядимся. А ещё эта его способность издавать чудесную мелодию, которую любезная Саша заставила его исполнять сегодня не менее ста раз. Как всё это можно объяснить, Лука Моисеевич?
– А кому вы, позвольте спросить, дорогой друг, собрались это объяснять? – Лука Моисеевич пристально посмотрел мне в глаза. – Вы ведь не объясняете шутку или весёлый анекдот, когда расскажете его? Пусть даже никто не посмеётся.