– Это я! – радостно крикнул Митька.
– Пришёл, дружочек, как ты быстро. Бегом мой руки и садись за стол, – донеслось с кухни.
– Вареники? Пирожки? – он скинул кроссовки и помчался в ванную.
– То и другое, смотри не лопни, – ответила бабушка. – И аккуратно, не обожгись.
– Ба, а когда мама с папой приедут? Сегодня? – Митька пританцовывал, пока мыл руки. Вероника Львовна ничего не ответила, и он заторопился на кухню, не нравилось ему это молчание. – Ба-а? – сразу всё понял, и глаза сделались влажными, теряя весь карий цвет, да так, что сквозь пелену слёз ничего и не разглядишь. – Не приедут, да? Всё отменяется?
– Что поделать, работа у них такая. – Бабушка старалась не смотреть в глаза и всё накрывала на стол, суетилась. – Место новое, сейчас трудно найти что-то стоящее, а там, говорят, ажиотаж. Музей настаивал, чтоб они туда отправились. Дело повышенной срочности или важности. Ты чай будешь или компот налить?
– Ага, повышенной, у них всегда так. – Слёзы душили, и голос срывался. – Лежало в земле веками, теперь срочно понадобилось. А меня почему с собой не взяли? Я ведь не маленький! – И подумал: «Я тоже важный». – Ведь так и знал!
– Мить, ты пойми, там никаких условий, – бабушка примирительно поставила перед ним большую тарелку вместо обычной. Она понимала, что условия условиями, но ребёнок скучает по родителям. Не виделись больше месяца и дальше поехали. – Других детей там не будет, да и некогда даже покушать приготовить, вареников сварить. Ешь давай, а то остынет.
– Ба, ну это же несправедливо! Обещали, что если закончу на одни пятёрки, то обязательно. Пятёрки-то есть, а родителей нет. Сиди тут теперь в нашем городишке, чахни, – вздыхал Митька и ел вприкуску со слезами. Вкусно и солоно.
– Никто не собирается чахнуть, придумаем с тобой какие-нибудь развлечения, – пыталась подбодрить бабушка.
– Какие? Ребята в отпуск поедут в тёплые страны, а я? На лавочку сесть вместе со старушками? «Здравствуйте, Антонина Семённа, как ваш радикулит?» Или лучше в дурацкий сад? Сорняки полоть? Ну уж, дудки, – пробурчал внук. – О работе-то они подумали, а обо мне нет. Я тоже в путешествие с приключениями хочу, на море.
Вероника Львовна молча встала, поправила белый фартук с гусями и пошла мыть посуду. Ничего не сказала, как-то съёжилась вся, плечи опустились. Лучше бы заругалась. Так проще: когда ругаются, можно обидеться, а тут – сам виноват. Когда бабушкой с мамой ссорились, та никогда ей не верила. Говорила, что актриса из неё всё ещё хоть куда, правда, спектакли теперь для домашних устраивает. Но в этот раз Митька чувствовал, что всё по-настоящему. Ему стало неловко: вовсе и не ужасный сад. Он любил уютный деревянный домик, дедушка его сам построил. Шесть соток, огороженных не забором, а кустами с малиной – живая изгородь. Никто не заставлял там работать, про сорняки, выходит, зря ляпнул. Бабушка выращивала цветы, деревья да ягоды, с каждым годом всё больше превращая его в вишнёвый. Никакой тебе картошки-морковки. Бывало, приедут туда вдвоём, Митька с книжкой забирается в старое дедово кресло, Вероника Львовна садится в тенёк и вяжет, то и дело поглядывая на город. Проголодаются – он сбегает за водой на колонку, нарвёт мяты у соседей, и заварят самый вкусный чай из ягод и трав. Зимой не купишь ни такой клубники, ни чая. Бабушка рассказывает истории – про то, как мама с тётей были маленькими, про дедушкину работу, как он красиво ухаживал, про молодость в театре, про то, как она играла цариц и служанок, как зал по три раза вызывал их труппу на бис, а дедушка каждую премьеру приходил с цветами. И от таких разговоров на душе хорошо становится, никаких морей не надо, только бы чай не кончался и бабушка улыбалась.