Фрагмент книги воспоминаний Евсеевой Веры Андреевны
<…>
Мое благополучное возвращение с "того света" после довоенной скарлатины можно назвать началом моей второй по счету жизни, в которую вошли и первая, самая страшная голодная зима ленинградской блокады, и эвакуация на Большую землю по Дороге жизни, когда лед Ладоги проседал под колесами машин, везших нас, и они ехали по втулку в воде, и смерть моего старшего брата в эвакуационном "телячьем" вагоне у нас с Ксаной на глазах.
Наверное, это была самая страшная из моих жизней, хотя она была, пожалуй, самой короткой.
Что я помню из этого времени? Помню вечера с коптилкой, когда мы ждали папу с работы – он приносил из рабочей столовой "поскребышки" (это когда перед мытьем котлов выскребывали со дна пригоревшую еду, если она не была жидкой). Получал он это по справке от администрации, так как у него была большая семья. Парадная у нас была на пружине, поэтому дверь не хлопала. Но нам казалось, что за папой она хлопала как-то особо, и мы тогда начинали считать вслух ступени, по которым он поднимался на 4 этаж, соревновались в угадывании точного момента, когда раздастся стук в дверь (электричества уже не было).
В блокадном Ленинграде шла обязательная эвакуация семей с детьми. Днем 13 марта нам сообщили об этом, вычеркнув из списков умершего накануне папу. Уже в 6 часов утра за нами должна прийти машина. На сборы вечер и ночь.
…От голода кружится голова, двигаться нет сил: слабость. В комнате ледник – все что можно было сжечь, давно сожжено. Кажется, что прозяб насквозь и никакой надежды согреться. У Толи кровавый голодный понос: он еле поднимается с кровати, я – пятилетняя, пошла отоваривать продовольственные карточки, а точнее, стоять в очереди, чтобы получить последний паек на завтра, на дорогу – 125 грамм на человека, то есть 625 грамм по пяти иждивенческим карточкам. Ксана, старшая сестра, храбрится, пытается помогать маме собраться. Я тоже кручусь под ногами, раздражая вопросами – от меня толку мало. Еще ничто не собрано. А в 6 утра будет машина – последняя надежда на жизнь.
Первое, что мама с Толей пытались упаковать, обмотав мягким, были две зингеровские швейные машинки. Одна бабушкина, другая – мамина, новенькая. Это они потом в Пятигорске спасут нас, когда мама будет шить лифчики на продажу на толкучке. А 14 марта 1942 года рано утром Толя будет сталкивать их с лестничных площадок ногами и они будут кувырком лететь со ступенек по пролетам парадной, а за ними обессиленный Толя также спустит с 4 этажа чемоданы и мешки. В чемодан мама положила одежду, в мешки, теплые вещи и одеяло. Ксана зашивала мешки. Но главная для мамы была большая корзина с кастрюлями, миской и сковородкой, потому, что для источенного голодом сознания главным была еда, только одна мечта – сварить детям еду там, где будет из чего варить.