– Ты не можешь этого знать, пока не испытаешь на себе. Никто не знает предела твоих сил. Даже ты сам. Так говорил мне учитель. Тёмные духи побери, как бы он потешался сейчас над моей глупостью! Он всегда говорил, что самое главное – выстроить план. А у кого плох план, у того страдает шкура. О, да, теперь я это прочувствовал сполна! – Парень грустно рассмеялся.
Лежа на своей койке и прислушиваясь к звукам бьющихся за бортом волн, Савьо чувствовал себя виноватым за то, что сам может наслаждаться постелью, в то время как избитый и измученный Айзек вынужден довольствоваться кучей старых тряпок. Глядя в темноту каюты, юноша думал о том, как единственный неправильный выбор может завести человека в тупик, сделать из начинающего писаря и лекаря жалкого раба.
Айзек пошевелился, и лязг цепей нарушил тихую гармонию ночи. Савьо приподнялся на локте, стараясь рассмотреть, не нужно ли что его товарищу по несчастью, но тот, похоже, сумел забыться тревожным сном. Тогда, в полутёмном трюме, и там, на палубе, пленник показался Савьо взрослым мужчиной: широкоплечий, со смуглой от загара кожей, грубоватыми чертами лица и отросшей за время плена щетиной, он выглядел старше. И только сейчас, обрабатывая раны, юноша с удивлением заметил, что Айзеку едва ли было больше двадцати.
«Интересно, за что он угодил в рабство? – размышлял Савьо. – Есть ли у него семья, любимая, друзья? Ждёт ли его кто-нибудь в том, теперь уже таком далёком, мире? Или он одинок, как и я, – никому не нужный, позабытый собственной роднёй?»
Приглушённые шаги вахтенного на палубе напомнили юноше, что уже близок рассвет, а с ним – и первый день в услужении работорговцу. Будет гораздо лучше, если новый писарь явится к своему хозяину полным сил и хорошо выспавшимся.
Савьо закрыл глаза и постарался выкинуть из головы лишние мысли. Мерное покачивание корабля постепенно убаюкивало его, унося в страну сна, где не было места печалям, тревогам и терзаниям. И вот он снова уже видит такие знакомые и любимые картины родного края. Покрытые мягкой травой луга возле их дома. Ветер, гуляющий среди гибких стебельков. Танцующая в поле Ансия. Высокое небо над головой. Разбросанные по лазури кружевные, невесомые облака. И вдруг из травы выскочило нечто и обожгло болью руку.
Савьо скатился с койки на пол и открыл глаза. Перед ним стоял Уник с вечным хлыстом в одной руке и одеялом в другой.