– Когда заметка о стауте будет готова, я могу отметить тебя в публикации, – предложил он. – Ты ведь подписана на мой блог в «Инстаграме»?
– Я оттуда удалилась. Лучше прочитаю заметку на «Крафт депо».
– Упомянуть тебя в ней?
– Не стоит.
Внутри Елисея как будто застрял лифт, с грохотом и скрежетом.
– Тогда с моей стороны будет преступным не соблюсти правила этикета и не предложить тебе еще одну дегустацию. Само собой, никаких сидров, сладких элей и молока в составе.
– Почему бы и нет?
Она произнесла это непринужденно, без вежливой сухости и без церемонной улыбки. Лифт снова поехал.
– Тогда так же, через неделю, в пятницу?
– Я за. В восемнадцать. Или в девятнадцать. Если тебе удобно.
– В восемнадцать! – воскликнул он и с трудом удержался от неуместного «спасибо».
Они договорились, что Ира добавит его в друзья «ВКонтакте», и попрощались у бара.
Елисей твердо решил не оборачиваться. Оглянешься – пропадешь. Оглядка – растерянность, сбой, навязчивый морок. У него забор забот и еще тысяча причин не оглядываться.
Когда Елисей все-таки обернулся, Ира уже исчезла за углом.
Интерлюдия
«Испытание пеплом»
Над проектом трудились лучшие умы крафтового цеха, Платоны и Аристотели от философии пива. Запершись в секретном бункере под ничем не примечательной железнодорожной станцией, они сутками напролет ставили опыты над водой и над огнем, над сахаром и над солодом, варили и коптили, ломали копья в кровавых диспутах и жгли торф, любовно собранный отважными мелиораторами на галлюциногенных болотах. Когда драгоценный напиток был готов, первый бокал поднесли дежурному по станции. Вглядевшись в таинственное варево цвета дегтярной эмульсии, дежурный храбро отхлебнул.
Волна жженого оцепенения окатила его с ног до головы, точно поток фотонов обрушился на сетчатку. В эпицентре все испарилось. Стекла лопнули так же бесшумно и стремительно, как и рассыпались стены. Площадь с ратушей и памятником старому вождю песочным вихрем взмыла в воздух. Солнце вымахнуло из-за горизонта и, осветив все, растворилось в янтарном небе. Следом на месте солнца проступило зловещее клубообразное Нечто. Оно походило на гигантский обугленный гриб и на сумрачное дерево с полыхающей кроной, на абажур, подсвеченный лампой накаливания, и на обезумевшего джинна, высвобожденного из бутылки. Казалось, субстанция, преодолев все диалектические противоречия, вырвалась из замкнутой цепи самопорождений и перед уничтожением себя обрела, наконец, завершенную форму, одновременно сверхъестественную и зримую, губительную и притягательную. Словно в насмешку над мирозданием, над зловещим Нечто вырос пламенный нимб, санкционирующий это разрушение из разрушений, безумие из безумий.