Мы потихоньку начали соединять мешки, прижимались тесно и грея друг друга телами. В снежную бурю не выжить поодиночке, на открытом пространстве, без теплых вещей и без веры в себя. В такой ситуации главное – сохранять хладнокровие и трезвость ума.
Мы начали молиться: «Боженька, спаси и сохрани! Неужели это все?! Разве так я должна покинуть этот мир? Такова цена расплаты за тщеславие?»
Горячие слезы ручьями катились по холодным щекам. От страха в голове начали путаться мысли: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится время Твое! Какое время, блин, нет, Имя Твое…» – и все заново. Было ощущение, что нужно скорее прочесть молитву, дабы защитить себя и нарисовать спасительный круг, очерчивая палатку от стихии, как сделал Хома Брут в романе «Вий» у Гоголя. Возможно, не самое удачное сравнение, но все же.
А кислорода все меньше, дышать тяжелее, и в голове суматошно мечется мысль: «Хоть бы умирать было не больно, чтоб раз – и все, последний вздох, закрыть глаза, тепло по телу, легкое головокружение, тишина в сознании». Сознание постепенно затухает, погружаешься в полудрему, но что-то опять тебя пробуждает, и снова слезы из глаз. Они соленые, теплые, и хочется, чтоб они всегда оставались такими. И ты повторяешь: «Господи! Как верили в меня мои родители, сколько вкладывали в меня теплоты, любви, заботы, не разлучай меня с ними, я еще не готова. А если так надо, если мой час пришел, то пожалуйста, Боже, приснись моим родителям и скажи, что мне было совсем не больно».
Сейчас я точно помню, чем больше мы находились там, в зоне бедствия, тем увереннее и глубже понималось смирение: ты бессильна, тебе остается только ждать.
Я чувствую, как ко мне все теснее прижимается Даша – одна из амазонок. Мы познакомились с ней в поезде и особо не питали друг к другу теплых чувств. Но в тот момент мы казались друг другу такими близкими, роднее сиамских близнецов. Даша, всхлипывая, пытается что-то мне сказать, но гул бури настолько силен, что мне едва удается разбирать слова. И тут я понимаю, что она говорит: «Я беременна». Меня накрывает второй волной панической атаки. Не думала, что когда-то я окажусь в роли папаши, который должен узнать благую весть. Я интуитивно прижимаю ее к себе, чтоб согреть своим теплом.
Мы лежали под снегом в горах, со стороны, наверно, жалкая кучка занесенного тряпья, а может, уже и не видно нас было, никто бы, взглянув сверху, и не понял, что здесь лежат девять жизней, точнее, десять, как выяснилось.