Хасан умел писать стихи, образование благородного человека включало и правила стихосложения. Но образования его также хватало и на то, чтобы понимать – хороших стихов он не напишет, а плохих и без него пишут больше, чем нужно.
Иное дело – подвиги. Пусть даже такие, о которых никто не узнает. Подвигов, о которых знали все, он совершил достаточно, чтобы иметь и офицерскую боевую медаль, которую немцы называли «Железным полумесяцем», и награды от самого султана, но для Хансияр хотелось сделать что-то особенное. Что-то, что будет принадлежать только ей. А при мысли о том, что его женщина, его жена, большеглазая и тоненькая девочка в звенящих украшениях вынуждена будет жить и растить сыновей без поддержки и защиты мужа, на душе становилось тяжело от гнева. Будущее, предсказанное в письме, необходимо было изменить.
Написавший письмо не заставил долго себя ждать. Пришел в дом тем же вечером, когда Хасан дал свое согласие на встречу.
Он оказался не еретиком и не колдуном, все было куда хуже. Этот человек… человек? Хасан не знал тогда, как называть его правильно… он был мертвым. Не-мертвым. Ходячим мертвецом. Слуги впустили его в дом, провели в сад, и он стоял у фонтана, смотрел так, будто мог в темноте видеть бегущие по мрамору струйки воды.
Обычный человек. Обычный старик. Только мертвый.
Первым побуждением Хасана было выставить тварь из своего дома. Он не подумал об убийстве – даже мысли не появилось убить того, кто пришел как гость, пусть и был нечистым, – но потребность выгнать мертвеца оказалась почти непреодолимой.
Если бы не предсказание. Если бы не Хансияр.
Еще до того, как тварь… гость… еще до того, как гость заговорил, Хасан уже знал, что ему предложат вместо смерти.
Смерть.
И в самом деле, чем еще ее можно заменить? Не жизнью ведь.
Не-жизнью.
– Мир тебе и твоему дому, благородный Хасан, сын Намика, – сказал мертвец на идеальном фарси. – Итак, ты видишь. Значит, то, что мне рассказали о тебе – правда.
– Ты знаешь мое имя, – ответил Хасан на том же языке, – я не знаю твоего.
Коран велит отвечать на приветствие еще лучшим приветствием, но он не собирался желать мертвому мира.
– Я Омар, – старик не добавил к этому ни имени отца, ни названия местности, где он родился или жил, ничего, что отличило бы его от сотен других. Может, у мертвых были свои правила? – Джинны сказали мне, что ты способен видеть больше, чем обычные люди, и не солгали – ты понял, что я мертв, не так ли?