– Жестокий убийца, ну, или с какой стороны посмотреть…
– Я не стал указывать, но на лестничной клетке сделано фото, на котором четко видны обгоревшие фильтры…
– Не акцентировал на этом внимание, так и сколько там их. – Василич даже привстал со стула.
– Так вроде как десять.
– Ого, я не рассмотрел это фото, потому как не видел в нем ничего необычного. – Следователь ходил по комнате и бил кулаком в раскрытую ладонь. – Так, так, так!
Пироз повернулся в сторону Егора и, глядя в глаза, спросил:
– Почему ты назвал его демоном?
– А кто он, после его действий для людей этого дома наступило спокойствие. Мне кажется, я ответил на ваш вопрос… – Егор стоял, по-деловому держа руки на поясе.
– Егор, свободен на сегодня, можешь идти домой.
Почти что выгнав из кабинета своего помощника, Петр Василич продолжил размышлять, словно пробираясь через какие-то заросли, разводя руками и глядя на уходящего напарника,
– Он назвал его демоном, потому как после смерти или его ухода из этого мира наступила тишина, спокойствие, причем не только для него, но и для окружающих. Интересное сравнение… – Пироз замолчал. Он сидел на стуле, закинув ноги на стол, уткнувшись остекленевшим взглядом в висевшую на стене грамоту.
Ветреная сырая погода наступившего вечера разбудила застывшего в своих размышлениях следователя стуком поломанных веток дерева, склонившегося к окну. Листва лизала стекло, будто пытаясь отмыть осевшую с годами пыль города, изредка раздавалась автоматная очередь капель, бьющихся о ржавый погнутый козырек под окном. Серость комнаты следователя, несмотря на свет, издаваемый лампочкой на изогнутом проводе, наводила тоску не только на тех, кто находился внутри, но и на тех, кто видел это окно с улицы: окно напоминало своим видом что-то заброшенное, но почему-то с освещением.
– Пить, хочу пить… – Петр вскочил, изнемогая от жажды, схватил чайник и опрокинул его в рот, проливая часть на рубашку, тут же отряхнулся и наконец наполнил водой свой стакан с отколотым краем. – Хорошо-то как.
Петр еще немного постоял и отправился на свою лавку с любимым одеялом, согревающим тело. Разместившись поудобнее, он закрыл глаза, представляя в голове ночное путешествие, то самое, которое по непонятным причинам казалось для него сном. Он лежал, слушая корябание веток по стеклу, но мысль, пришедшая ему в голову, словно подъемный кран подняла его с кровати: