– Вы не следственный комитет, от вас требуется лишь подробная информация.
– Я сам вправе решать, что делать.
– Какие действия были предприняты с вашей стороны?
– Я просмотрел запись со своего видеорегистратора полностью с момента въезда на эту дорогу, и скажу вам следующее: эта черная иномарка себя вела нагло и вовсе не адекватно. Она меня подрезала, мне даже пришлось применить экстренное торможение, но я всегда очень спокоен и меня трудно вывести из себя, я продолжил движение за ней, наблюдая за этим хулиганством. В это время очень шустро развернулся проливной дождь, и в мою полосу перестроилась машина, номера которой были не видны. Также я просмотрел камеры видеонаблюдения, что тоже ничего мне не дало: от автомобиля, который перестроился в мою полосу, на видео осталось лишь серое пятно. Таких серых пятен на дороге было огромное количество, вперемешку с другими цветами они двигались, словно фигурки в тетрисе, а порой и вообще ничего не было видно из-за силы дождя.
– А вы пытались отследить его до происшествия?
– Так я об этом и говорю, начался сильный дождь, он шел на протяжении десяти минут, и весь транспорт так замешкался, так переплелся, что было непонятно, откуда он взялся и куда он уехал.
– Мы к настоящему моменту тоже изучили все записи, осталось сделать заключение… Вы можете быть свободны, спасибо за содействие. И вот еще, ваша машина ведь тоже серого цвета?
– Да, а что?
– Сбор информации, не более…
Следователь остался сидеть в своем кабинете с очень плохим освещением, куда даже свет дня не проникал, видимо, из-за упавших прямо на окно веток; здесь также отдавало холодом и сыростью. Условия, как можно подумать, не очень хорошие, но следователь по прозвищу Пироз мог пожаловаться только на маленький рабочий стол, который имел хоть и стандартные размеры, но был завален так, словно на него сгрузился небольшой грузовик. Количество дел, взгроможденных на него, зашкаливало, но, что самое интересное, большая часть этих дел были закрыты и просто существовали на столе в виде неотъемлемого реквизита, а стеллажи в это время пребывали в разгруженном состоянии.
Пироз получил свое прозвище несколько лет назад, когда вел странное дело, связанное с убийством врача. Дело так и не было раскрыто, поскольку было хорошо спланировано убийцей, зато окружение, имевшее дело со следователем, ощутило явную изжогу от общения. Следователя звали Шесма Петр Васильевич, он не носил форму, а был одет в отнюдь не модную, но всегда чистую одежду. На его левом ухе отсутствовала мочка, он об этом вообще не любил разговаривать, и в ответ на вопросы всегда грубо и немногословно говорил: «Отморозил». Он не считался лучшим, руководство его ценило больше за доведение дел до конца – даже дела, которые были заброшены в дальний ящик, в конечном итоге приобретали завершенный вид, поскольку Василич по-другому не мог. Его худощавость при довольно высоком росте выглядела слегка нелепо, что, скорее всего, сказалось на его одиночестве, хотя причина была только в нем, и это – нежелание быть привязанным к кому-либо. Максимум общения у него был с матерью, которой он делал еженедельный отчет о своей жизни, потому как родственников у него больше не было. Пироз нисколько не ценил комфорт или роскошь, его мало что интересовало вообще, он жил тем, что есть, и ни к чему особо не стремился.