На просторах СССР раздавалось грозно-уверенное:
Когда нас в бой
Пошлет товарищ Сталин,
И первый маршал
В бой нас поведет…
А в действительности, чем дальше военное дело уходило от канонов Первой мировой и Гражданской войн, тем менее Ворошилов был готов выполнять возложенные на него ответственные обязанности. Вроде бы с похвалой отозвался Сталин о Клименте Ефремовиче на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г.: «Вот Ворошилов – невоенный человек в прошлом, вышел из народа, прошел все этапы Гражданской войны, воевал неплохо, стал популярным в стране, в народе, и ему по праву было присвоено звание маршала…»[17]. Но против воли оратора становилось понятным, что оснований для наркомовских амбиций у Ворошилова не было, прямо сказать, никаких.
Для людей, не посвященных в тайны большой политики, возвеличивание наркома обороны было тем более удивительно, что Красная Армия имела в своих рядах куда более масштабных военных деятелей и удачливых полководцев – А. И. Егорова, С. С. Каменева, А. А. Свечина, М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, Б. М. Шапошникова, десятки других. Наркома выручало как раз то, что в руководящем звене было немало пусть нелюбимых им, но зато знающих толк в военном деле «умников», компенсировавших своей деятельностью недостатки руководителя военного ведомства.
Маршал Г. К. Жуков вспоминал, как в 1936 г. на его глазах шла разработка нового Боевого устава: «Нужно сказать, что Ворошилов, тогдашний нарком, в этой роли был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьезно. Однако занимал высокое положение, был популярен, имел претензии считать себя вполне военным и глубоко знающим военные вопросы человеком. А практически значительная часть работы в наркомате лежала в то время на Тухачевском, действительно являвшемся военным специалистом…
Во время разработки Устава помню такой эпизод… – продолжал Жуков. – Тухачевский как председатель комиссии по Уставу докладывал Ворошилову как наркому. Я присутствовал при этом. И Ворошилов по какому-то из пунктов, уже не помню сейчас по какому, стал высказывать недовольство и предлагать что-то, не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом: