замке совершенно нечего делать…Особенно зимой…
– Это ты к чему?
– Это я к тому, – поучительно
протянул Генрих, – что далекая родина всегда кажется
прекрасной. Но это не значит, что туда и вправду стоит
возвращаться.
Гиз рассмеялся.
– Тут ты прав. Вряд ли у
тебя в Наварре водятся такие цыпы, как мадам де
Сов.
После ужина Гиз проверил часовых
(он часто делал это сам) и отправился
спать в маленький охотничий домик, который занимал
вместе с королем Наваррским. Остальные ночевали прямо
под открытым небом.
Несмотря на привилегию
спать под крышей, Генрих не хотел оставаться в душном
помещении. Он вышел на крыльцо, с наслаждением втянул носом
прохладный ночной воздух и прислушался к шелесту воды. Прямо над
головой сияли огромные осенние звезды.
Генрих был пьян. Он вспомнил чудесный
этот день, когда впервые за много лет выехал на дальнюю охоту.
Только здесь, вдали от дворцов и тюрем Парижа он вновь ощутил вкус
свободы. Он понимал, что ощущение это ложно, но не
переставал радоваться звукам и запахам леса, который не могли
испортить даже приглушенные голоса дежурных, сидевших
у костра.
– Не спится, сир? – добродушно
поинтересовался Фервак, один из дворян его свиты. –
Идите к костру, господин д’Обинье споет нам свои новые
песни.
Генриху не хотелось отвечать. От
выпитого вина мысли мешались, и ноги плохо слушались.
Он покачнулся, схватился за перила, потом, восстановив равновесие,
завернулся в свой дорожный плащ и улегся прямо на
крыльцо.
Все хорошее
когда-нибудь заканчивается. Несколько дней спустя
кавалькада герцога де Гиза и короля Наваррского, нагруженная
охотничьими трофеями, возвращалась в Париж.
– Странные вы все-таки
люди, гугеноты, – разглагольствовал Гиз по дороге, – когда вас мало
– просто милейшие ребята. Вот твой
д’Обинье, например, отличный парень. Что же с вами
происходит, когда вы собираетесь вместе?
Почему-то вам тут же надо непременно
воевать. Вот сейчас. Колиньи убит, Луи де
Конде и вовсе канул в Лету, ты ездишь со мной на охоты. А
гугеноты все равно воюют. Только и умеют, что
ненавидеть да людей убивать! Я думаю, если не перерезать всех
гугенотов, мир не наступит никогда.
Генрих молчал, прислушиваясь к
мерному стуку копыт. Он часто сталкивался с подобными суждениями и
поначалу пытался возражать, но потом понял, что это бессмысленно.
Люди были настолько убеждены в своей правоте, что не слышали его.
Сейчас он тем более был не настроен на дебаты, хорошее вино и целый
день в седле сделали